Галина Демыкина - Чуча

Это была его мстительная песенка.

— Опять дома оттрепали! — проворчала Белка. Она тоже всегда слышала Волчонка издалека. И любовь и ненависть чутки.

— Я уже большой, — пожаловался Волчонок, — а вот смотри! — Он нагнул голову, и Чуча увидел кровь на прокусанном ухе, — Это называется — учить. У, волки!

— Ничего, — стал утешать Чуча, — А вот меня никто не кусает, зато и не учит. Белка с Сухой Сосны говорит, что я слабый и не хитрый.

— Да. У тебя мягкие когти.

— Что же делать?

— Надо дождаться, что скажет лес.

— Но он про меня никогда не говорит.

— А про нас, волков, он поет. Пойдем в бурелом. Там темнее и лучше слышно.

И правда, среди поваленных елок и сосен, поросших седым мхом, за рощей скальных дубов, все говорило о волках, об их логове под вывороченными корнями, о белых костях оленей и косуль, что лежат у входа в нору…

И лес пел не так, но о том же:

— Когда выпадет снег, я стану охотиться один, — вздохнул Скальный, — Только это еще не скоро.

Однажды Чуча дремал среди брусничника, у поваленной ели. Он теперь выходил сюда встречать своего друга: очень уж сердилась и кричала Белка с Сухой Сосны, когда видела их вместе. Листья брусничника побурели от дневной жары и утренних заморозков. Чуча слышал, как копошится среди них паук и как звенит его паутина.

У меня паутинки-струнки, — так говорил лес.

На полянках травинки тонки, — говорил лес.

Чуча закрыл глаза, и зарябили сразу красные брусничины, ярко-желтые листья берез, желто-бурые толстоногие еще опята с матовыми шапочками — все, что он видел, пока бежал сюда от родной поляны. И вдруг — стоп!

Чучу точно толкнуло. Он сразу открыл глаза, вскочил… И тотчас что-то острое и зловонное коснулось его боков, и он поплыл-полетел над брусничником и сухими ветками.

— Чи-чу! — запищал Чуча, и острое сильнее примяло бока. Он уже не мог пискнуть, не мог дыхнуть, в ушах его шумело, и все казалось, что голос Белки с Сухой Сосны звал-окликал Волчонка:

— Скальный! Скальный!

Потом листья и ветки внизу замелькали быстрее, Чучу провезло мордочкой по еловым колючкам и вдруг отпустило.

Он шлепнулся, наколол бочок о шишку. А ельник и кусты рядом трещали, ломались. Потом этот клубок укатился, шум стал едва слышным.

— Вставай, малыш, — прошелестела рядом Белка с Сухой Сосны.

Она одна, эта крикунья, умела так ласково разговаривать. Но это случалось редко.

Белка обхватила Чучу левой передней лапой поперек туловища и понеслась с ним по деревьям — с ветки на ветку, с ветки на ветку. А-а-ах! А-ах!

Он всегда мечтал полетать с ней так. И теперь, несмотря на боль в боку, был счастлив. «Будто я Бельчонок!» — радовался он.

Белка втащила его в свой домик — колючий из-за торчащих веток снаружи и устланный нежным рыжим пухом внутри.

— Хоть побываешь у меня, — Голос Белки опять стал ворчливым: — Небось у Скальных Волков был, в их поганом логове.

— Но разве ты не звала на помощь Скального?

— Для тебя. Себе бы не позвала.

— А он помог?

— Еще бы. Загнать Лисенка ему одно удовольствие.

— Так это был Лисенок?

— А ты не видел? Ты что ж, спал?

— Да.

— На чужой поляне?

— Да.

— Тогда ты глупый зверь. Странный и глупый. Когти мягкие, глаза не шустрые. Как будешь жить?

— У меня есть друзья, — схитрил Чуча.

— Да, я тебе друг! — крикнула Белка, — А Волк — не друг.

— Почему? Он же спас меня.

Белка не ответила.

— Вместе с тобой, — добавил Чуча.

— Это другое дело. Но ведь он и виноват в твоей беде.

Если б не он, ты бы учил лесные уроки и уже умел бы бегать, лазать, скрываться от чужих глаз. А что ты теперь умеешь? Чему научился?

— Я знаю о лесе. И я люблю подпевать ветру.

— Молчи уж, глупый зверь, — Рыжая лапа примирительно погладила серую спинку. — Молчи. Спи.

Чтобы не перечить Белке, Чуча закрыл глаза. И сразу же вахту приняли уши. И услышали:

— Разбойник и сын разбойника! Уррррра! Уррррра!

— Ковыляет на трех ногах!..

Это сороки.

— Что там? — встрепенулась Белка, и только рыжий хвост ее мелькнул в узкой дверце, — Что там, соседки?

А сороки уже были рядом.

— Скальному Волчонку старая Лиса отгрызла лапу. Урра! Уррра!

Чуча сразу рванулся из домика. Глянул вниз и попятился. Никогда не бывал так высоко!

Было страшно и не страшно, потому что все равно, раз у Скального случилось такое!

— Это за Ясенского детеныша! Это за Ясенскую Сороку! — кричали птицы.