Владимир Добряков - Вредитель Витька Черенок

— Шуру? — Семен Ильич оглядел сверху потупившуюся девочку, сказал с сожалением: — Эх, какая ты еще беляночка! Загорать-то думаешь?

За все время шумного этого разговора Шура и слова не промолвила. Для нее все было так необычно, диковинно.

— Значит, идем! — Саша захлопала в ладоши. — Папа, в девять не поздно?

— Как раз.

— Шура, я жду тебя в девять, не опаздывай. Задержишься на минуту — сама прибегу!

Саша даже не спросила Шуру, позволят ей идти на реку или не позволят. В самом деле, скоро месяц каникул, а у нее руки как молоко…

Утром, без пяти минут девять, Шура чуть слышно постучала в Сашину дверь, и Саша, открывшая ей, оживленная, радостная, не заметила на лице Шуры только что вытертых слез. А Шура не стала жаловаться, как трудно было уговорить мать отпустить ее. Чуть не целый час, шепотом, на кухне, чтобы не разбудить отца, она упрашивала мать, плакала и снова упрашивала. Хорошо хоть отец, крепко спавший после вечерней попойки, не проснулся. Что бы сказал отец — неизвестно. Мог бы сказать: «Сгинь с глаз!», а мог бы и стукнуть кулаком по столу: «Сиди дома!» И тогда уж слезы не помогут, еще хуже будет.

К реке ехали автобусом. Народу было много, и девочки, тесно прижавшись друг к другу, сидели на одном узком диванчике. Чтобы Шуре было удобнее сидеть, Саша обняла ее рукой за плечо и время от времени спрашивала:

— Хорошо сидишь? Не упадешь?..

Боком она чувствовала остренькое плечо Шуры и думала о том, как было б замечательно, если бы Шура приходилась ей сестрой, они жили бы вместе и у них был бы один, общий папа. Сашин папа. Он никогда бы не обижал Шуру, и ей незачем было бы плакать и хмуриться. А то на лбу у нее уже две морщиночки видны. Как задумается, так и видны, будто ниточки.

А Семен Ильич, словно угадав ее чувства, сказал, когда они вылезли из автобуса:

— Народу-то! Девочки, возьмитесь за руки, не потеряйтесь.

И обе Саши до самого пляжа шли рядом, держась за руки. Чем не сестрички — маленькая и большая.

По деревянному настилу, лежавшему на толстенных металлических понтонах, они прошли через реку на зеленый остров, где и трава стояла высокая, и росли кусты, и тихая вода чуть накатывала на белый песчаный берег.

Плавать Шура не умела, и пока девочки с визгом, и смехом барахтались на мелководье, Семен Ильич, с удовольствием подставив спину горячим лучам, стоял, будто часовой, на берегу и смотрел на расшалившихся подружек. Он вдоволь позволил накупаться им (вода и в самом деле была теплая). Однако, едва они выскочили на берег, Семен Ильич тут же сграбастал своими ручищами Шуру, накрыл полотенцем и, сколько ни пищала она, не отпустил до тех пор, пока спина ее не сделалась розовая. Потом и Саше пришлось постонать в его могучих руках.

— Теперь, — скомандовал Семен Ильич, — бегать, скакать, валяться, кувыркаться через голову, все разрешаю!

Отдав такое великолепное распоряжение, он коротко разбежался и, словно торпеда, врезался в воду.

У Шуры и рот и глаза округлились. И радостного смеха больше не сдерживала:

— Смешной он какой!

Потом все трое валялись они на песке. Семен Ильич показывал «зоопарк». Скрестит как-то пальцы — и тень от них то на живого зайца похожа, то на гуся, то будто собака бежит по песку. После «зоопарка» задавали примеры: кто быстрей сосчитает. Двенадцать умножить на двенадцать. Сорок умножить на полтора… Саша специально медлила с ответом. Но Шура все-таки считала хорошо.

— А кому на крейсере кататься? — вдруг спросил Семен Ильич и достал из сумки надувной матрас. — Сашок, считай!

Саша вскочила на коленки, ткнула себя в грудь:

— Спутник по небу летит и на землю нам кричит: не губите меня, поверните меня! Я на солнце улечу, весь до капельки сгорю… Ой, сама и вышла. Нет, папа, ты сначала Шуру покатай.

— Шуру так Шуру, — сказал отец и принялся надувать матрас.

Скоро ребра зеленого матраса распрямились, стали твердыми, щелкнуть пальцем — звенят. Семен Ильич приладил пластмассовую пробочку и, словно пушинку, поднял матрас и положил его на воду.

— Крейсер к отплытию готов. Шурочка, предъявляй билет и занимай место.

Саша сорвала с куста листок и подала Шуре.

— Пассажир, вот ваш билет! — И шепнула: — Ложись на матрас, не бойся.

Но Шура боялась. Стояла по колени в воде рядом с матрасом, а лечь не решалась.

— Ну, что же ты! Папа знаешь какой пловец! Папа, ведь ты правда был чемпионом?

— Не очень большим чемпионом, — скромно ответил Семен Ильич, — всего лишь чемпионом нашего института, но… пожалуй, и сейчас на стометровке в третий разряд уложусь. Так что располагайся, Шурочка, спокойно, отправляемся в путешествие…