Георгий Струмский - Наско-Почемучка

С высоты наша деревня похожа на улей, втиснутый между двумя горами. Вдалеке, среди ивняка и мелкого ельника, вьётся тонкая ленточка Струмы. Устав от своей трудной дороги среди гор, Струма, как и мы, отдыхала, прежде чем тронуться в путь к другим сёлам.

Даже не вставая на цыпочки, мы видели отсюда самую высокую вершину Рилы — нашу хорошую знакомую по учебнику географии и по восторженным описаниям Наско. В мечтах мы уже давно там побывали, и не раз, а вот нога наша ещё не ступала по этой поднебесной высоте.

Мы помахали вершине руками — привет, мол, — и, набрав в лёгкие побольше воздуху, уселись в санки. Наши санки, разумеется, назывались «Гепард», поскольку известно, что это самое быстроногое животное — пробегает в час сто двадцать километров.

— Берегись, поехали!

— Эй, бе-ре-ги-и-ись!

В этот раз управлял я. Наско сидел сзади, обхватив меня за плечи. Пока санки набирали скорость, можно было бросить взгляд и на далёкую вершину Рилы и на Струму. Я ухватился за руль. Ветер засвистел в ушах. Скоро и он, устав и запыхавшись, остался где-то позади. Наско всё плотнее и плотнее приникал к моей спине.

После того как я подбил новые полозья, сани наши неслись и вправду быстрее гепарда.

Наша деревня — «улей» между двумя горами — стала увеличиваться в размерах. Над ней, будто пчёлы, вились печные дымки. Вскоре «улей» стал просто огромен. Всё село Струмское устремилось нам навстречу — со зданием школы, с узкими улочками, с обоими своими мостами. Дома росли с каждым мгновением. Казалось, будто окна растворялись сами собой в ужасе от нашей скорости. Колокольня угрожающе закачалась.

— Ванка, я читал, что наивысшая скорость — это скорость света. А знаешь, сколько километров… Эй, ты что делаешь, сейчас перевернёмся!

Я едва сумел выправить руль. Мы благополучно миновали второй поворот и заскользили по ровному склону.

— Чуть не грохнулись! Нашёл когда разговаривать!

Санки стукнулись о ближайший плетень и остановились.

Всё встало на свои места. Школа — высоко над нами, даже самый маленький домик и то выше нас, а вершина Рилы больше не видна.

И вот за такую минуту, за головокружительный полёт от Белого камня до старого плетня, мы снова целый час волочим санки в гору. Как иногда мальчишки из горных деревень целый день спускаются с гор, чтоб увидеть всего-навсего цирковое представление, длящееся не больше часа. Как альпинисты, которые долгие часы карабкаются по каменистым уступам, чтобы сорвать горный цветок эдельвейс… Наш эдельвейс — это минута снежного полёта.

Домой мы возвращаемся к вечеру.

Из кухни на меня дохнул такой запах печёной картошки, что я оказался там в три прыжка. Есть ли на свете что-нибудь вкуснее печёной картошки? Особенно зимой, после пяти часов катания с горы!

На следующий день Наско не пришёл. Тащить санки в гору мне помогал Милчо. Насмешил меня до слёз, рассказав, что он воткнул во дворе новогоднюю ёлку и ждёт к осени с неё урожая шишек. Мы спускались с горки три раза. Но мне было как-то неинтересно. Казалось, что и санки сегодня какие-то не такие быстрые, и вершина Рилы не показывалась из-за облаков, и Струма вся застыла среди снегов.

Предоставив Милчо рассказывать другим про новогоднюю ёлку, я пошёл искать Наско.

Наско скоро нашёлся. Я его издали окликнул, но он не ответил.

Тогда я крикнул громче.

Уж сейчас-то должен услышать! Однако ответа опять не последовало. Наско медленно прошагал мимо, рассеянно поглядев мимо меня, точно не узнавая. Он шёл не по стёжке, а напрямик по сугробам. Проваливался по колено, вылезал на дорожку, потом опять ступал в снег.

Я стал поперёк дороги, раскинув руки. Наско, не переставая равномерно шагать, оттолкнул меня, приложив палец к губам. Я обиженно поплёлся за ним. Так мы прошли мясную лавку. Не задержались и возле школы. Наско прошагал мимо, даже не поздоровавшись с баем Костой. Старик огорчённо пожал плечами и стал молча очищать школьный двор от снега.

Наско продолжал идти с целеустремлённостью чемпиона по ходьбе.

Потеряв всякое терпение, я решил вмешаться в это занятие, но тут Наско наконец остановился. Улица обрывалась у крутого берега реки. Ещё шаг, и друг мой пойдёт по воде. Но Наско коснулся ботинком заледенелого берега, остановился, достал из кармана листок бумаги, что-то там пометил и только тогда повернулся ко мне, улыбаясь: