Ури Орлев - Остров на птичьей улице

Привратник поднял цену. Подлец. Но я не стал с ним спорить. Мне нельзя было ссориться с ним. Он сказал, что один из жильцов начал подозревать его, и теперь он вынужден платить ему часть выручки. Может, и не врал. Стукачи были повсюду.

В парк я пришел, как и в тот раз, после обеда. Моих приятелей не было. Еще издалека я услышал музыку, раздававшуюся с катка: уже заводили пластинки, выставив на улицу рупор. Раньше я думал, что он сделан из золота. Люди скользили по льду. До того, как было создано гетто, коньки можно было брать напрокат. В каблуке делали отверстие, забивали туда сапожными гвоздями штифты, и ты дополнительно к билету за вход должен был платить за прикрепление и прокат коньков, по часам. Когда я был маленький, я приходил сюда не только чтобы кататься, но и чтобы смотреть, как толстая женщина крутила ручку, заводя граммофон. Потом, как зачарованный, смотрел на быстро крутящуюся пластинку и металлическую иглу, выступающую из круглой головки и извлекающую из черного диска все эти мелодии. Просто чудо.

С минуту я поколебался, опасаясь, что меня узнают. Нет, не может быть. С тех пор я сильно вырос и одет теперь совсем иначе. Не может быть.

Толстой женщины, которую я помнил, не было. Было двое пожилых мужчин и молодой горбун, который им помогал. Я спросил, можно ли взять коньки напрокат.

— А у тебя есть деньги? — недоверчиво спросили они.

— Есть.

— Покажи каблуки.

Я показал.

— В них нужно сделать дырки. Мать тебе разрешила?

— Конечно, — ответил я. — Иначе она не дала бы мне денег на каток.

Горбун посадил меня в высокое кресло и пошел за инструментами.

— Минутку, — сказал я. — Пойду позову сестру.

Я вернулся в центральную часть парка. Стася уже ждала меня. Смотрела в сторону входа. Я подошел сзади, и она на минутку растерялась. Потом начала смеяться. Она была самой красивой из всех, кого я видел за свою жизнь.

— Пойдем покатаемся на коньках, — предложил я.

— Но я не умею.

— Я научу тебя, — сказал я. — Там, кстати, есть кресла для начинающих.

Начинающие держались за спинку кресла и толкали его перед собой. Делали это до тех пор, пока не отваживались оставить кресло и скользить самостоятельно. Вот тут-то и начиналось самое смешное. Особенно когда женщины, одетые в платья, падали, задирая ноги. Взрослые тоже смеялись.

— Но у меня нет коньков. Что с тобой, Алекс?

Я объяснил ей, что можно взять напрокат. И что они делают дырки в каблуках.

— Мама увидит дырки и будет сердиться, — сказала она.

Но я уже понял, что она согласна.

— Не увидит. Ботинки всегда стоят. Их чистит мама?

— Нет, я сама.

Она согласилась. Я объяснил ей, что она вроде бы моя сестра.

— Но все ребята знают.

Я пожал плечами. Кого это интересует.

Мы сидели, а горбатый парень сверлил дырки. Это немного щекотало пятку. Потом он забил гвозди. Он крепко держал наши ноги под коленом, как будто подковывал лошадь. Я испугался, что гвоздь пройдет глубже, чем надо, но он засмеялся. Показал мне, что гвозди маленькие. Он их держал во рту и вынимал по одному. Как будто обтягивал мебель. Это всегда производило на меня большое впечатление. Что-то вроде фокусника, глотающего огонь.

Я должен был заплатить деньги вперед. Заплатил. Заранее отложил немного денег в другой карман, чтобы не увидели пачку, которую дал мне Хенрик. Жаль, надо было спрятать деньги там, где я держал пистолет. Пистолет я не взял, потому что в прошлый раз он мешал мне играть. Я должен был все время следить, чтобы дети не заметили его и чтобы он не упал во время игры.

Это был самый счастливый день в моей жизни. По крайней мере, с тех пор, как я жил один. Вернее, не день, а только вторая половина дня. Сначала я завязал шнурки на ботинках Стаси, а потом прикрутил к ним коньки. Сделал это крепко, как надо. Потом она взяла меня под руку, и я потихоньку вывел ее на лед. Дал ей кресло. И медленно скользил рядом. Только когда пришли Владек и другие ребята, я ненадолго оставил ее, потому что мы устроили соревнование. Я хоть и не катался прошлой зимой, но у меня все здорово получалось. Я даже проехался на одной ноге. Ребята были поражены.

— Почему ты не приходил в парк всю неделю?

— Мама была больна.

— Приходи ко мне, — сказал Владек. — У меня много игрушек. Папа принес их от евреев.

— Ладно.

— Я тоже к тебе приду.

— Хорошо.

Что бы он сказал, если бы я привел его в мой «дом»? Испугался бы даже войти. А может, и нет. Он производил впечатление храброго парня. Мне было ясно, что наша дружба не будет долгой. Рано или поздно что-нибудь произойдет, и я больше не смогу приходить сюда. Или поляки займут дома на моей улице, или что-нибудь другое. Я только не подозревал, что это случится так быстро.