Ференц Мора - Волшебная шубейка

— Эх ты, чудак! Ведь добрые фен в сердце человека живут, и появляются они, когда им самим вздумается.

С того дня я всё время сидел возле отца, на табуретке, и ждал момента, когда выпорхнет из его сердца моя добрая фея.

— Вот последний стежок сделаю, она и выпорхнет, — подбадривал меня отец.

Но до последнего стежка было ещё, как видно, далеко. Повсюду на полу валялись овечьи шкурки с кудрявой шелковистой шёрсткой. Им и предстояло стать моей искательницей сокровищ — волшебной шубейкой. Я глаз не сводил с горбатого скорняжного ножа, который тачал их воедино. А длинная игла несколько недель ныряла то в одну, то в другую овчину, то вновь выглядывала, словно шаловливый солнечный луч. Я сам крошил и вымачивал в воде трутовый гриб-губку с орехового дерева, потом этим настоем дубил и красил в золотисто-коричневый цвет белые овчинки, а после мама подбирала одна к одной самые красивые из них. Колдовские травы, которые я насобирал в лесу и на лугу, отец все до единой вышил шёлковыми нитками на моём полушубке, самым красивым из всех когда-либо сшитых мастером Мартоном. Были тут и сон-трава, и девясил, и васильки, и, по подолу, примула — единственное украшение наших бедняцких палисадников, любимейший отцов цветок. Отец частенько говаривал, глядя на его жёлтые россыпи по цветнику:

— Вот, сынок, истинно цветок бедного человека. Настоящий многотерпец. Всё может вынести: и солнце, и дождь, и зной, и холод. Всегда смеётся, никогда не хмурится.

Самой последней попала на шубейку наша мельница — словно лихой молодец в шапке набекрень.

— А эта для того сюда угодила, — пояснил отец, глядя на меня лучистыми карими глазами, от которых, будто от солнышка, так и веяло теплом, — чтобы ты всегда мог в отчем доме у родного очага обогреться, куда бы тебя судьба ни забросила.

Но фея, как я ни таращил глаза, всё не появлялась. Я уж и по утрам чуть свет высматривал её тайком из-под натянутого на голову одеяла. Видел же я только отца с маменькой, молча метавших при слабом свете коптилки стежок за стежком шёлковую нить на мою шубейку. В воздухе плавали шёлковые пушинки, отливавшие в свете лампы всеми цветами радуги.

Мне бы в пору было заметить, какие утомлённые и в то же время добрые, улыбчивые лица были у отца и маменьки, я же замечал только, что очень уж медленно шьётся полушубок, который мне ещё нужно износить поскорее, чтобы стать богатеем и великим вельможей. Сгорая от нетерпения, я спрашивал, чего ещё не хватает.

— Вот только пуговицы осталось сделать, — умерял моё нетерпение отец.

Пуговицы мы тоже сами мастерили. Отец вырезал их из веток росшей во дворе шелковицы, а затем обтягивал зелёным сукном.

— А вот и последний стежок, — улыбнувшись, сказал наконец отец. — Беги зови маму. Пусть она сама тебя в первый раз в шубейку нарядит.

Матушка полола грядки в огороде, и я, радостный, стремглав помчался за ней. Скорее, скорее! Я боялся, как бы не проглядеть волшебницу-фею, наверное уже порхавшую где-нибудь над отцовским рабочим столом.

— Сейчас, сынок, я быстро, — отвечала мама, — вот ещё несколько кустиков лебеды осталось выполоть. Лучше иди сюда, помоги мне! Вдвоём-то мы её скорее выдергаем…

Минута, и мы уже возвращались в дом, держась за руки и смеясь.

— Ну, был уже последний стежок? — закричал я ещё с порога.

Последний стежок уже был, не было только больше мастера Мартона. Он сидел недвижимый на лавке, чуть склонив на плечо голову, и к губе прилипла лёгкая ниточка-шелковинка, как он откусил её вслед за последним стежком.

Вскрикнув от горя, рухнули мы около него на колени, принялись целовать его руки, ещё сжимавшие мой полушубок.

Пришёл старый доктор Титулас — за ним послала меня мама, — снял привычным движением очки, склонился над отцом. Потом он погладил меня по голове и сказал:

— Разрыв сердца!

Тогда я впервые услышал это слово, не знал, что оно могло означать, и, конечно, истолковал по-своему. Отец ведь говорил мне, что добрые феи в сердце человеческом живут. А теперь, видно, для того, чтобы выбраться из сердца и в шубейку переселиться, фее пришлось даже разорвать ему сердце. Наверное, нельзя было иначе?