Михаил Жестев - Открытие

— Александр Фёдорович, выдь-ка на минутку. Два жеребёнка потерялись…

Некоторое время механик напрасно крутит картину. Её не смотрят. Все взволнованы известием. С места поднимается Александр Фёдорович, спешит выйти Прасковья Ивановна; следом за ними покидает клуб ещё кто-то. Все идут в правление колхоза. Сзади плетётся виновник пропажи жеребят — какой-то нескладный парень. И все молчат.

В правлении Федосеев включает свет и не совсем дружески говорит Прасковье Ивановне:

— Вот тебе и наряд в кино. Тимошка не упустил бы.

На некоторое время вновь водворяется тишина, а потом уже спокойно начинают обсуждать, где могут быть жеребята и как их лучше найти. Ночью искать бесполезно. Мимо пройдёшь — не заметишь. На всякий случай посылают скотника в сельсовет — позвонить в милицию и предупредить о пропаже.

Время незаметно приближается к полуночи. Уже не стучит в ночной тиши движок, закончилось кино, умолкла деревня. Неожиданно под окном раздаются чьи-то шаги. В правление вбегает мать Тимоши. Её лицо взволновано, глаза кого-то ищут.

— Тимошки моего тут нет?

— Он в кино был, — отвечает Прасковья Ивановна. — Нет ли у ребят?

— Нигде нет.

— Искать надо мальца, — с трудом сдерживая волнение, говорит Прасковья Ивановна.

— А где искать? — спрашивает кто-то.

— «Где», «где»! — возмущается Прасковья Ивановна. — Знали бы, где, — искать не надо было бы…

В правлении гаснет электричество. Все выходят на улицу и расходятся в разные концы деревни. Кто в поле, кто к лесу, кто на большую дорогу. Договорились поискать, нет ли где поблизости мальчика. Ночную тишину прорезывает протяжный зов:

— Тимошенька-а-а!

В темноте покачивается огонёк фонаря. И снова:

— Тимошенька-а-а!

Это окликает своего исчезнувшего коногона Прасковья Ивановна. Она идёт полем и прислушивается к шорохам ночи. И вдруг она слышит лёгкий топот копыт. Прасковья Ивановна ускоряет шаг. И вот перед ней Тимоша. Он ведёт на верёвке жеребят.

— Ты откуда?

— Жеребят искал.

— А кто тебе разрешил, не спросясь, на ночь из деревни уйти?

— Да я недалеко, тётя Поля. До пастбища только.

— А ты откуда знал, что жеребята на пастбище?

— Куда же им ещё итти? Жеребёнок где пасётся, туда и бежит, — и тихо добавил: — Это чтобы председатель тебя не ругал.

— Ишь ты, и тут поспел углядеть…

Они возвращаются в деревню, идут медленно, и Прасковья Ивановна говорит Тимоше:

— Вот подрастёшь, парень, звеньевым будешь, меня заменишь, а там бригадиром, глядишь, и председателем выберут.

Тимоша еще никем не хочет быть — ни звеньевым, ни бригадиром, ни председателем. Он хочет лишь одного: чтобы всегда было так хорошо, как сейчас, когда он слышит ласковый голос тёти Поли и чувствует на плече её сильную и добрую руку.

Шурик перелез через забор и пополз сквозь заросли чёрной смородины, крыжовника и малины. Загребая руками траву, он передвигался всё дальше и дальше, словно плыл в воде. Наконец он остановился около старой яблони, росшей под окнами дома, и быстро залез на неё. Сидя на суку, он смотрел в раскрытое окно и, забыв, что его могут услышать, говорил вслух:

— Нет, не разобрать, что к чему… Зелёное, голубое, коричневое…

В прогоне, у сада, Шурика ждали его друзья — Никита и Серёжа.

Сад, привлекший внимание ребят, принадлежал паромщику, деду Егору. Но интересовал их не Егор, а его сын — архитектор Пётр Егорович. Архитектор приехал погостить в деревню, и о нём говорили, что он составляет какой-то план новой деревни Ключи. И ребята мечтали хотя бы одним глазком взглянуть на этот архитекторский план. Будет ли в Ключах кино, стадион, лодочная станция и где всё это построят?

Никита и Серёжа завидовали Шурику. Счастливый, сидит на яблоне и всё видит. Но в следующую минуту им стало страшно за своего товарища. С реки, направляясь к дому, шёл сам архитектор, Пётр Егорович. Невысокого роста, в широкой соломенной шляпе и полотняной косоворотке, подпоясанной чёрным шнуром с кистями, он был похож на колхозного пчеловода, и совсем не производил впечатления сердитого человека. Но ребята ни разу с ним не разговаривали; они не знали, действительно ли он совсем не сердитый, как это им кажется; и потому, едва завидя архитектора, Сергей бросился к забору и предупреждающе свистнул; это означало: «Шурик, опасность, быстрей уходи из сада!»