Натан Полянский - Если хочешь быть волшебником

— Никого, — ответил Савелий Дмитриевич, выполнив ее поручение.

— Хорошо… Прошу выбросить все это во двор, — указала она на кучу железных вещей на полу.

— Зачем? Это все нужно.

— Они ваши?

— Пока в моей комнате — мои, — ответил он снова уклончиво. — Это очень полезные вещи.

— Но из-за них ваша комната… Ни уюта в ней, ни чистоты… Кто у вас старший?.. Этому человеку надо уши надрать, его надо заставить все это вычистить, — горячилась Инна Васильевна. Савелий Дмитриевич молчал.

— Разве можно жить в таких условиях? — продолжала Инна Васильевна довольно резко. — Везде окурки, окна мутны от пыли, паутина под потолком… Неужели не замечаете? Кто у вас уборку делает?

— Сами, по очереди… Сегодня очередь моя.

— Была или будет?

— Была… Уже закончил, значит, уборку, — смущенно ответил Савелий Дмитриевич.

— Так… — неопределенно протянула Инна Васильевна и вдруг предложила: — Знаете что, мои дети напачкали у вас — так позвольте мне и убрать, хотя бы показать, как это делается. Где ваши тряпки, веник, швабра?.. А все эти железки хоть в сарай, что ли, вынесите…

Это было так неожиданно и вместе с тем так понравилось ребятам, что они, словно опасаясь громкими шагами вспугнуть то хорошее, свидетелями рождения чего они стали, на цыпочках отошли в сторону. Счастье их было тем полнее, что Инна Васильевна, видимо, забыла про них.

Вскоре мимо них пробежал с пустым ведром Савелий Дмитриевич, шепнув на ходу: — Сейчас я вам все ваше выдам, и эвакуируйте его в безопасное место.

Чердак был просторен. Ребята облюбовали отсек, наиболее удаленный от лестницы, хотя и потеснее других, зато с дверью и слуховым окном. Превратить его в мастерскую оказалось делом несложным. В сарае нашли несколько сосновых досок, а во дворе с самой весны валялись забрызганные известью деревянные козлики. Из всего этого ребята быстро соорудили помост, заменивший им стол. Привинтили к нему тиски, в балку вбили несколько гвоздей, сделали висячую полку. Когда же Николай нечаянно разбил стеклянную банку с вазелином и положил ее дно с остатками вазелина на слуховое окно, а на крюк повесил старое лукошко для хранения пакли, отсек сразу приобрел вид давно обжитой мастерской.

Николай принес лопнувший обруч из толстого железа, ножовкой отрезал от него кусок и зажал в тиски.

— Пили, пока я буду устанавливать бак, — предложил он Леве, — надо сделать держатели для фары.

Он показал, что и как делать, и Лева принялся за работу. Ему никогда не приходилось обрабатывать железо, не без трепета взял он в руки напильник: а вдруг не получится? Став в позицию у тисков, он левой рукой прижимал напильник к пластинке, а правой с усилием проталкивал его вперед. Деревянная ручка выдавливала в ладони красный след, от непривычки ладонь болела.

— Поменьше на руки гляди, — посоветовал Николай, — не продырявишь, не бойся… Делай быстрее!

И Лева «делал быстрее» — вперед и назад, вперед и назад… Из-под его рук тонкими струйками сыпались и сыпались песчинки металла. Светлые, легкие, теплые, они, блеснув в узкой полоске света, уносились вниз, блекли и серой пылью оседали на бортах стола, на Левиных штанах, на полу. А выступавший над тисками край пластинки становился все у́же, и вот уже напильник скользнул по неподатливым щекам тисков.

Сердце Левы преисполнено гордости. Когда-то ему приходилось работать вместе с Николаем — когда они разбирали будильник. Но тогда всю «квалифицированную» работу выполнял Николай, Леве он доверил лишь держать инструменты и класть на тарелочку снятые шестеренки. Теперь же Лева трудился самостоятельно. И вместе с болью в руках он испытывал восторг.

Принесет пользу его труд или нет — этого Лева пока не знал. И все же он был счастлив. Он упивался своей властью над металлом, которая оказалась такой зримой, такой реальной.

Гордое сознание своей силы выросло у Левы еще больше, когда на следующий день по поручению Николая он сверлил дырки на концах узкой стальной полоски. Это была, как пояснил Николай, заготовка для хомутика к багажнику. Снова Николай показал, как зажать хомутик в тиски, как действовать коловоротом.

Приставив сверло к намеченной точке, Лева уперся грудью в деревянную круглую шляпку коловорота и принялся неторопливо вращать инструмент. Сверло то отскакивало в сторону, то снова возвращалось к центру, иногда слегка прогибалось и тотчас выпрямлялось. А из глубины металла с тихим треском медленно ползла наружу витая каленая стружка. И когда Лева увидел глубокую сверкающую лунку на том месте, где всего минуту назад был едва уловимый след от керна, ему захотелось петь, плясать, кувыркаться, как несколько дней назад, когда Николай остался у них ночевать. Он тронул Николая за плечо: