Лия Симонова - Лабиринт

Он был неисправим и потешен, этот старый еврей, семнадцать лет отсидевший в застенках своей партии, с его неистребимой верой в лучшее завтра. Лина перестала плакать, чтобы заглянуть в его глаза, окруженные множеством нитяных морщинок, и еще раз удивиться, как уживаются в них скорбь и наивная вера, непримиримость и доброта.

— Ваш прадед — безумец, — объявил Григорий Львович, — поскакал сражаться с каким-то Дикарем, уверяя меня, что вы попали в его лапы. И ваши родители мчатся сюда на всех парусах. Я рад, что вы живы и здоровы…

Лина поцеловала старика в бороду, заставила себя подняться, снять пальто и пойти умыться. Она еще не определила, что скажет и что не скажет родителям, но твердо решила Владислава Кирилловича не выдавать. Это им он пришелся не ко двору, а ей он нравится. К ней он добр и внимателен, и она не хочет ему неприятностей…

В конце концов, она сама во всем виновата. Не надо было соглашаться на приглашение, тем более что утром все домашние договорились сразу же после ее школьных занятий ехать на дачу, чтобы оставить ее там на каникулы под опекой стариков и огромного черного дога Мефистофеля.

На радостях, что ей удалось освободиться после первого урока да еще и запастись справкой от медсестры, узаконивающей ее отсутствие в школе в последнюю перед каникулами неделю, Лина не удержалась от соблазна. Очень уж ласков был с ней красивый профессор и поклонялся ей, как благородный рыцарь… Он обещал показать коллекцию масок, познакомить с сыном и потом отвезти на машине до самых дверей. Женское тщеславие и любопытство взяли верх над осторожностью и обязательностью. Лина легко убедила себя, что вернется домой вовремя и никто о ее вояже не узнает…

Разве могла она предположить, что сыном Кокарева окажется Дикарь? Увидев его, Лина содрогнулась, но взяла себя в руки и даже принудила развеселиться, размышляя о превратностях судьбы.

Лина верила в судьбу. Убеждена была, что Небеса благоволят к ней и под опекой Высших сил и Высшего разума она хранима от бед, дурного глаза и неприятных случайностей. Никто никогда не внушал ей этого, но она это шала. Когда Дикарь совсем осатанел и набросился на нее, она не сомневалась в чудесном избавлении, и оно пришло, это чудо.

Перед глазами Лины до сих пор трепетали трясущиеся руки Кокарева на руле машины. Он, казалось, не смел взглянуть на нее, заговорить с ней. Но их путь был недолгим, и уже у порога ее дома Владислав Кириллович сказал ей, целуя руку:

— Простите… Простите, если можете… Вы так похожи на мою умершую жену… И я вбил себе в голову… если сын поселится у меня и будет дружить с прелестной девочкой… Иллюзии тешат, но лопаются как мыльные пузыри… Простите великодушно… — В васильковых глазах стояли слезы…

— Это все равно случилось бы, — сказала Лина. — Он давно… — Волнение перехватило ей горло. — Я не скажу родителям, что он ваш сын… Вы же его не воспитывали…

— Не воспитывал, — опустил голову Кокарев, — но он мой… И это вместо счастья стало несчастьем моей жизни…

Больше он не проронил ни слова, но Лина и без слов поняла его боль.

— Никто ни о чем не узнает, я обещаю. — Лина положила свою руку поверх руки профессора, посмотрела в глаза и поразилась, как постарело и помертвело его лицо.

Вспоминая этот разговор, Лина сочувствовала Кокареву. Она может сбежать, укрыться от Дикаря; он прикован к нему навечно…

— Васенка, ничего не случилось? — прямо в пальто вбежала к ней в ванную комнату мама.

— Ничего не случилось, — неприветливо отозвалась Лина, сразу пресекая нежелательные расспросы.

— А это что? — из-за плеча матери отец демонстрировал дочке ее дубленку с дырами вместо крючков. — Он изнасиловал тебя? Скажи, Линуська, скажи, и я убью его…

— Не вздумай, — двинулась прямо на родителей Лина, выпихивая их из ванной, — он убьет тебя раньше, чем ты пошевелишь пальцем. Все в порядке. Меня спас какой-то мужчина, прохожий…

— Нужно заявить в милицию, — плохо справляясь с одышкой, настойчиво произнес дед Василий. — Я набрел на их логово…

— Ну да, моя милиция меня бережет, — усмехнулся отец. — Вы слышали, что ответили в милиции депутату Катыреву? К каждой девочке и каждому мальчику они постового не приставят. И в результате младший Катырев избит и унижен и лежит в нервной клинике. Нет, я больше не уповаю на власти. Поймите же, выстроенный вами рай развалился. И охрану своей дочери я могу доверить только догу… Зверь против зверья…

— Сашенька, — воскликнула сквозь слезы Линина мама, — перестань, прошу тебя… Дедуля и так еле живой… И, слава богу, все обошлось…