Лия Симонова - Лабиринт

— Как жаль, — раздражаясь этим, издевательски посетовал Кирилл, — что мне некому было растолковать это в детстве. Что поделаешь, я воспитался на несвященной книге! Когда я встречаю прелестное создание, меня подмывает без стыда и страха сорвать с себя и с нее одежды и вступить в царствие небесное…

Кирилл упивался своим неожиданным триумфом. Ему представлялось, что он уложил отца на обе лопатки, унизил его в глазах Лины, а сам возвысился.

Но Лина вдруг весело рассмеялась, небрежно поставили на стол то, что держала в руках, мягкой поступью приблизилась к Владиславу Кирилловичу и, нежно погладив его по рукаву костюма, негромко сказала:

— Не сердитесь, он дразнит вас. Я тоже изводила своего папу этим пятым Евангелием. Я его не читала, конечно. Но и у нас был сборник «Античность и современность», и мне почему-то нравился этот Фома. За его бунтарство. За то, что попытался опрокинуть вверх дном писания чинных и благопристойных Матфея, Марка, Луки и Иоанна… — И Лина своей колдовской улыбкой попыталась объединить и примирить отца и сына. — Но мой папа ужасно негодовал. Он говорил, что Фома — близнец Иуды и верить ему нельзя…

— Безнравственные творения, — отвечая Лине благодарной улыбкой, чуть расслабился Владислав Кириллович, — появляются, как только умы начинают бродить и ослабляется общественная нравственность. В такие же тревожные, как наши, времена… Все повторяется. И библейская мудрость гласит: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, и Бог воззовет прошедшее».

— Как горько, что мы забыли Бога, — пропела Анна Александровна, появившись в дверях и приглашая всех к столу. — Давайте обедать. У сытого человека сердце смягчается… — Она вроде бы ни к кому не обращалась, но Кирилл был уверен, что в словах лукавой умной старухи спрятан намек. — Из веку повелось, дети спорят с отцами. Но нынешние молодцы особенно задираются, от большой образованности, наверное…

— Какая наша образованность? — негодуя, что Лина вмешалась, поддержав отца, не смирялся Кирилл. — Я, к примеру, в гостиных не рос, все больше среди подвыпивших слесаришек околачивался…

Кирилл со злорадным удовольствием отмечал, что отцу претит их словесная распря в присутствии гостьи и при каждой его вздорной реплике он украдкой поглядывает на Лину. А девчонка умело прикидывается, что не принимает всерьез дерзости разгулявшегося молодца, и с присущим и тактом немедленно бросается на помощь утомленному атаками отцу.

— Моим мучениям пришел конец, — сказала она, вроде бы ни с того ни с сего озарив всех своей лучезарной улыбкой. — С тех пор как я познакомилась с Кириллом, я все терзалась, у кого еще я видела такие редкие ярко-васильковые глаза?

— Вспомнила? — насмешливо посмотрел на нее Кирилл.

— Ну конечно, — весело и просто откликнулась Лина. — У твоего папы, Владислава Кирилловича. Вы очень похожи…

Анна Александровна вскинулась, по всему чувствовалось, оценила старания гостьи, так умно и деликатно распутывающей безнадежно затянувшийся узел в отношениях отца и сына. Казалось, эту девочку невозможно загнать в угол, поставить в тупик, она неуязвима. И, постигая это, Кирилл все больше восставал против Лины, против всех, хорошо воспитанных, умеющих не показывать свою зависимость от обстоятельств, всегда и во всем быть духовно свободными. «Посмотрим, как она запоет в клетке…» — исступленно подумал Кирилл и, следуя своим мыслям, неожиданно для себя и для всех присутствующих за столом продекламировал нараспев:

— «Забыв и рощу, и свободу, невольный чижик надо мной зерно клюет и брызжет воду, и песней тешится живой…» Пушкин Александр Сергеевич…

Отец и старуха почти одновременно укоризненно уставились на Кирилла, и снова возникла, в который уж раз спровоцированная им, натянутость. Но и в этот раз Лина попыталась разрядить ее.

— Меня в школе зовут Чижиком, — жалостливо призналась она. — Я же Чижевская. А вот этого сэра почему-то величают Дикарем. Никак не могла вспомнить его фамилию, подозревала, что он Дикарев, а он оказывается Кокарев. Так отчего же Дикарь?..

Владислав Кириллович и Анна Александровна, не сговариваясь, дружно расхохотались, а Кирилл, все больше свирепея, окинул всех недобрым взглядом и почти прорычал:

— Поймешь, время придет!

В его словах, голосе и во всем облике прорвалась наружу нешуточная угроза. Анна Александровна вопросительно посмотрела на зятя, и Владислав Кириллович совсем опечалился, ушел в себя. Но отец и старуха мало занимали воображение Кирилла, он исподтишка наблюдал за неподдающейся ему девчонкой. Она будто не понимала его и не пугалась, словно обводила вокруг пальца…