Зиновий Шехтман - Начальник боепитания

Между дедом Кондратом и Гришуткой уже не было никаких секретов. Поэтому мальчик как-то спросил деда:

— Дедушка, а может, всё-таки жив Диковский? Говорят, что в лесу его видели.

Дед пытливо взглянул на мальчика и тихо проговорил:

— Если умеешь язык за зубами держать, слушай: Мише Диковскому пуля, по счастью, вдоль рёбер прошла, кожу здорово разорвала, крови много потерял, а так вообще — ничего. Сразу-то он сознание потерял. А немцы почему-то второй раз для верности стрелять не стали. А когда Диковский очнулся, кругом никого, он отполз в кусты, а как наши мужички пришли с лопатами, он и вылез.

— Вот отчаянный!

— Нет, Гришенька, не отчаянный. Доверие у него большое к нашему советскому человеку. Отнесли его к леснику, а потом уже пошли колхозники могилу рыть. Суток трое он пролежал в сторожке, а потом пошёл потихоньку.

— А если немцы могилу раскопают?

— Наши не дураки. Тех, кто могилу копал, уже нет, они у Диковского, а землю немцы уже вскопали местах в пяти, но без толку, пусть ищут. Теперь комендант попал в дурацкое положение. О расстреле Диковского он уже наверняка доложил начальству, а как теперь о живом мертвеце докладывать будет?

— Дедушка, — вдруг вспомнил Гриша, — а Кривин, которого расстреляли, это тот самый, которого Диковский подозревал? Значит, Семён Крикунов своё дело сделал? Разоблачили Кривина?

— Сделал, Гришенька, сделал…

— Дедушка, а если теперь…

Гриша придвинулся вплотную к пастуху и начал что-то оживлённо шептать ему на ухо.

Вязьмин внимательно слушал, кивал головой, то хмурился, то улыбался и, наконец, сказал:

— Умно ты задумал, Гришенька. За твою мать, за сестру, за Тихона их всех бы на тот свет отправить. Только опасно всё это.

— Я не боюсь.

— Рисковать с умом нужно. Ладно. Подумаем, посоветуемся, потом решим, а мысль твоя верная.

Шли дни, а Кондрат Вязьмин молчал. Гриша хотел ему напомнить о разговоре, но пастух однажды перед вечером сам сказал:

— Гришенька, приходи ко мне сегодня ночевать.

Мальчик с нетерпением ждал вечера. Может быть, он увидит самого Диковского?..

Как только начало смеркаться, мальчик пришёл к Вязьмину.

Старик как ни в чём не бывало напоил Гришу чаем, поговорили о том, о сём. Потом дед поднялся, достал полушубок, постелил его на лавке и, сдерживая зевоту, сказал:

— Давай, Гришенька, ложись-ка спать.

У мальчика вертелся на языке вопрос, что всё это значит, но почему-то расспрашивать деда не решался.

Гриша старался не спать: вертелся на лавке, прислушивался. Но сон незаметно подкрался. И он уснул. Проснулся от какого-то шороха и сразу почувствовал: в избе есть кто-то посторонний. Гриша сел, лавка скрипнула. Дед спросил:

— Ты что, Гришенька?

Гриша гмыкнул что-то нечленораздельное, а чей-то незнакомый голос произнёс:

— Иди, дед, подежурь, а мы поговорим.

Кондрат тихонько прихлопнул дверь, а незнакомец подсел к Грише на лавку.

— Рассказал мне дед о твоём плане, — негромко сказал мужчина.

«Диковский», — мелькнула у Гриши радостная догадка.

А Диковский продолжал:

— Обсуждали мы его с товарищами и решили…

Диковский замолчал, а Гриша весь напрягся в ожидании.

— Решили, что план дельный и выполнимый. Только нужно все мелочи продумать, ничего не упустить, иначе…

Часа два говорили они. Под конец Диковский спросил:

— Ну как, орёл, не дрогнешь?

— Я не боюсь. С мальчишки что возьмут?

— Если не дрогнешь, то всё будет хорошо. Ты учти, Григорий, вашему коменданту тяжело приходится. Начальство требует любой ценой ликвидировать партизан, иначе на фронт отправят. Мечется он, а ничего не выходит. Так что для твоего плана почва уже готова. Комендант сейчас на всё готов.

Под утро Диковский ушёл, а вечером того же дня, пригнав коров, Гриша пошёл прямо в комендатуру. Во рту неприятно пересохло, и в коленках была какая-то слабость. «Сумею ли, не выдам ли себя?» — билась тревожная мысль.

— Куда идёшь, щенок? — окликнул его часовой.

— К пану коменданту, — уверенно сказал Гриша.

— Подождийт, — бросил часовой и что-то крикнул шедшему в штаб высокому поджарому немцу.

Через несколько минут тот высунулся из окна, крикнул несколько слов часовому.

— Проходийт, — подтолкнул тот Гришу.

Мальчик вошёл в бывшую учительскую и предстал перед Отто Густавом Шварцкопфом. Комендант — пожилой худощавый немец с заметной лысиной и прилизанными висками — сидел за столом. Гриша низко поклонился.