Александр Варшавер - Тачанка с юга

— Если… если с вами что-либо произойдет, — я не мог выговорить страшное слово — убьют, — доставить и сдать бандита Аркадьева в Губчека, лично товарищу Лемберу, а если не смогу пробиться… — Голос мой задрожал.

— Ну, ну! — подбодрил Борода.

— Задержанного бандита расстрелять! — наконец выдохнул я.

Аркадьев пытался улыбнуться, но губы его кривились и дрожали.

— Поздравляю вас, господин Борода! Вы себе достойную смену выращиваете: этот гаденыш убьет и не моргнет глазом!

— А зачем же ему моргать? Моргнет и промажет. Правильно, палка-махалка? — Борода снова шутил, он был совершенно спокоен.

Дорога, обогнув рощицу, выбежала на открытую местность. Далеко на горизонте виднелись белые домики под соломенными крышами, медленно проворачивались крылья ветряной мельницы. Вскоре дорогу пересекла речушка. На узеньком мостике с обломанными перилами стояла одноконная бричка. Возле лошади возился пожилой мужчина. Когда мы подъехали, он оглянулся и, не ответив на приветствие Бороды, продолжал что-то прилаживать.

— Проезжайте, добродию, — вежливо попросил Борода.

— Подождешь, не великий пан! — огрызнулся дядько.

Борода соскочил с тачанки и направился к нему, но едва он ступил на мостик, Аркадьев взвизгнул:

— Берегись — чекисты!

Мужчина бросился к бричке и закричал:

— Федя, Федя, сюда!

Из кустов выскочил долговязый парень.

Что произошло в следующие секунды, я не видел: мужчину и Бороду заслонила от меня лошадь. Я услыхал выстрел и голос Бороды:

— Отойди в сторону и держи руки вверх!

Потом я увидел долговязого парня, который бежал от брички к кустам.

— Вернись! — крикнул Борода и снова выстрелил. Парень остановился как вкопанный, затем повернул назад и с поднятыми руками стал медленно подходить к Бороде.

— Становитесь рядом! Кто такие? Почему не съехали с моста? — гремел мой начальник.

— Та мы незаможние селяне, — залепетал дядька. — Ездили с сыном на мельницу.

— А где зерно или мука? Не вижу что-то! — сказал Борода. В правой руке он держал кольт, а левой стал рыться в бричке и вытащил из-под сиденья обрез. Потом он нащупал в соломе еще один обрез и ручную гранату. Обрезы полетели в речку, а гранату Борода положил в карман. — Эх, вы, му-ко-мо-лы! Что мне с вами делать?

— Да отпустите, нас, товарищ, — затянули в два голоса задержанные.

— Ладно, отпущу, но лошадь реквизирую, чтоб неповадно было разъезжать с оружием. Понятно?

— Как же не понять! Незаможнего селянина только бьют да плакать не дают.

— Ну, ну, заныл, бандитская кость. Я еще до тебя доберусь, выясню, какой ты незаможный! — пообещал Борода.

Молодой свел с моста бричку, выпряг лошадь и, когда она была привязана к спинке нашей тачанки, мы тронулись.

Через некоторое время Борода передал мне вожжи и пересел к Аркадьеву.

— Как прикажете понимать ваше офицерское честное слово, гражданин Аркадьев? Молчите? Теперь уж мы услышим ваш голос только в Чека.

За моей спиной послышались возня и брань. Потом ругань Аркадьева сменилась глухим мычаньем. Оглянувшись, я увидел налитые кровью и злобой глаза.

Неподалеку от деревни Борода перерезал ножом уздечку нашей «трофейной» лошади, и она, обогнав тачанку, галопом понеслась вперед.

— Вот чертова кобыла! — выругался Борода. — Если те «незаможники» здешние, то как бы нам не нарваться! — Он пересел на козлы. — Ты, Саня, не зевай! Чуть что — бей из карабина! Да надень арестованному капюшон.

На хорошей рыси мы въехали в деревню. По длинной улице, которой, казалось, не будет конца, мальчишки с криками ловили наш «трофей». Из-за плетней, из окон выглядывали селяне…

У самой околицы путь нам преградило стадо коров. Коровы затерли тачанку со всех сторон. Возле нас оказались две тетки. Одна из них, прижатая к тачанке, встала на подножку и очутилась лицом к лицу с Аркадьевым.

— О, лышечко! — испуганно закричала она и бросилась в самую гущу стада. — Люди добрые, спасите!

Вторая, не понимая, что напугало первую, тоже стала кричать. Щелкая кнутом, к нам поспешил пастух. Он схватил сибирок за уздечки и потащил в сторону.

— А ну, брось! — строго прикрикнул Борода. — Занимайся своим делом! — Пастух, однако, продолжал тащить лошадей и громко кричал. На его и бабьи крики к нам со всех сторон бежал народ.

Между тем почти все стадо уже прошло. Борода несколько раз хлестнул сибирок, но они не в состоянии были сбросить пастуха, повисшего на оглобле, и лишь вставали на дыбы.