Борис Ряховский - Робинзонада Яшки Страмболя

…Мне уговаривать Журавлева не пришлось. Он кивнул:

— Собирайся! — и подсел к толстяку, что-то ему говоря.

Тот смотрел на Журавлева странными глазами. Туземец! Того не знает, что в степи подобные случаи — обычное дело. Будет другой раз знать, как приезжать в степь и мешать людям дурацкими разбирательствами!

Выспаться-то я выспался, но голова по-прежнему тяжелая, во рту противно от съеденной сайгачины, разговаривать трудно.

— Мальчика зачем с собой тащите? — спросил равнодушно толстяк.

— Парень вырос в степи! За вами приеду не раньше завтрашнего полудня, старайтесь больше спать.

…Много я ходил по степи, и так же гудело от утомления в ушах, деревенел язык, ломило в затылке, качало на ходу, не слушались ноги, только на этот раз было хуже некуда.

Я крепился: боялся, Журавлев пожалеет, что взял меня с собой.

Деткин неплохой ходок. Хотя с виду рыхл, медлителен.

В свое время, говорят, немало дней он провел в поисковых партиях.

Ночью холодно, но ходьба согревала. Потом выпала роса, выплыло из-за увалов солнце, расплавляя прохладные тени в балках, и опять начиналась жара, будь она проклята! За спиной оставались бесконечные медленные километры — балочки, увалы, равнинки, не отличимые одна от другой. Впереди — та же пегая, в черных пятнах степных пожаров, степь.

Журавлев, подбодряя меня, говорит:

— Скоро вода.

Мы спускаемся в пыльную балку, поросшую колючкой, на последнем дыхании, когда говоришь себе: «Дойду во-он до той плешины и сяду. Больше не могу!..»

В стороне блестит что-то крохотное. Я заставляю себя подойти, сажусь и неожиданно нашариваю ладонью значок. Яшкин значок «Юный турист»!

Мы сейчас пересекаем цепь балок нашего первого маршрута по Барса-Кельмес. Я смотрю в спины Деткину и Журавлеву, с трудом поднимаюсь и, разбрасывая свои ватные ноги, догоняю их и окликаю Журавлева.

— Передохнем?

— Потерпи, старина.

— Передохнем, — повторяю я и валюсь ему прямо под ноги. — Мы примерно в середине этого аппендикса. Пожалуй, ближе к тупику, чем к руслу.

— Ты про что? — косит на меня Журавлев.

— Я здесь был. Кусок фосфорита помните на подоконнике? Взят там. В балке…

Журавлев смотрит на меня.

— Ведь ты едва идешь, дохляк этакий! Неймется тебе. Шарить по балкам мы не станем. Сил у меня нет.

— Я бы пошел, да не могу. Тоже сил нет. Придется послать Деткина.

Мы хрипло смеемся. Деткин — он лежит шагах в пяти от нас, прикрыв голову шляпой, — приподымает голову, озирается. Он тоже едва тащит ноги.

— Сколько туда?..

— Километров десять-пятнадцать. Мы не туристы, — говорю я. — Любопытно!

— Только при чем тут бедняга Деткин? За что мы его с собой потащим? — бурчит Журавлев. — Натяни рубашку, сгоришь. Черен ты, Димка, как зулус. Признайся, Жура, Деткину ковылять туда двадцать пять километров. И обратно столько же…

— Это ему за неверие, — своим доводом я кладу Журавлева на лопатки.

Он указывает пальцем в землю — сдаюсь.

Деткин перебирается к нам.

— Не вижу ничего веселого в нашем положении, товарищи.

— Вспомнили вашего племянника Якова. Значок его нашли…

— Черт знает что! — недоумевает Деткин. — Как он сюда попал?..

Мы скупо объявляем Деткину о перемене направления, не договаривая, почему мы уходим в противоположную сторону. Он равнодушно кивает.

— Умные мы с тобой люди, Коршунов, — говорит мне Журавлев на следующем привале. — Жестокие мы с тобой люди. Этак можно всех Деткиных извести! Сомневаться будет некому.

— Километров пятнадцать прошли, если не больше. Яшка не мог обронить значок в соседней балке? — спросил Журавлев под вечер. — Ну-ну, командор, не сердись!

Мы до сих пор не встретили в балках ни одной ямы с водой. Июль нынче свирепый. Ямы высохли, дно их покрыто глинистой коркой, струпьями, неслышно рассыпавшимися под ногой. А если я попусту веду с собой Журавлева и Деткина в придачу?.. Вот спектакль он нам закатит! Не хуже тети Веры…

За поворотом — горловина следующей балки. Узкая, с крутыми склонами, скорее овраг, чем балка. Ровное днище. Несколько плит скученно торчат на склоне. Я, спотыкаясь на ровном месте, бегу, обгоняю Журавлева и грудью падаю на тупое ребро плиты. Лезу в карман, нашариваю обломок, пролежавший на моем окне месяц. Обломок летит на землю.

— Фосфоритные?

— Да… гляди-ка… Отчетливое обнажение… Верно? — поворачивается Журавлев к Деткину.

— Что? — тот валится рядом с плитой, принимая наш разговор за сигнал к привалу. Он не понял бы нашего ликования и нашего коварства, не дерни меня повторить: