Борис Ряховский: Тополиная Роща (рассказы)

Борис Петрович РЯХОВСКИЙ

ТОПОЛИНАЯ РОЩА

Рассказы

"Тополиная Роща" - это рассказы-истории о переселении в степи Казахстана крестьян из России, поведанные представителем уже третьего поколения, внуком первых переселенцев. История трех поколений, рассказанная Б. Ряховским, имеет как бы три точки отсчета и цементируется образом тополиной рощи.

________________________________________________________________

СОДЕРЖАНИЕ:

К читателям этой книги

Тополиная роща

Далекое

Человек с картой, или Повесть об учителе Нурмолды

Горький колодец

Куцый

Птицы дяди Вани

Долгое прощание

Давний степной вечер

________________________________________________________________

К ЧИТАТЕЛЯМ ЭТОЙ КНИГИ

Вернувшийся с войны отец увез нас с Урала - так стало у

меня две родины: Западный Казахстан и горнозаводской городок, с

его лицами и речью, хранившей приметы давней жизни.

Что могло стать образом, соединяющим две мои родины? Мог им

стать образ Ирбитской ярмарки, где съезжались лес и степь и куда

моя прабабушка зимами возила кедровый орех, мороженую клюкву,

гремевшую при пересылке, топорища, а везла с ярмарки "бумагу"

дешевую хлопчатобумажную ткань, очевидно, бухарской выделки.

Или образ текущего в пыли табуна - степняки гнали коней на

Урал, чтобы затем закупить железо.

Этим образом могла стать железная дорога, по которой в 41-м

на Москву шли эшелоны Панфиловской дивизии, а сегодня в

тысячекилометровых путях той дороги переплелись рельсы

тагильской и темир-тауской прокатки.

Вышло же, что мои две родины, несхожие, как материки, для

меня соединила степная роща, поставленный под ее шатром поселок

и жители поселка, три поколения. Стало быть, моей задачей было

рассказать об извечных исторических связях русского и казахского

народов, об их труде в освоении неподнятой целины казахстанских

степей на рубеже XIX - XX веков и позже, до нашего времени.

__________

Т О П О Л И Н А Я Р О Щ А

Поселок Тополиная Роща заложил Федот Первушин, мой дед. В казахские степи Федот попал с обозом переселенцев, ехали к киргизам, так звали степняков в те времена. Ехали с отцом в края, где земля не пахана, не меряна.

Отец умер в дороге. Федот недолго ехал с обозом: оставили его в саманном городишке, бывшем когда-то крепостцой на степной границе Российской империи, а к началу нынешнего века забытом и богом и губернатором. Мужики сказали Федоту: "Не успеть тебе, парень, за нами... без лошади-то".

Федот упрашивал его не бросать - ведь как в степи без колодезника? Он умеет и воду найти под землей, и колодец выкопает. Мужики отворачивались: "Отец твой был колодезник, а ты ишшо так... гоношишься".

Федот отправился на нефтепромыслы. Взяли его на тартание - поставили к вороту. Желонка, длинное ведро, которым черпали нефть из земли, во снах наползала на Федота, как черный блестящий жук.

Здесь, на промыслах, Федот посватался; ему шел восемнадцатый год. Семья невесты приехала сюда за счастьем с Украины. Их саманушка в пыльном, засыпанном золой поселке выделялась опрятностью: побелена, обсажена мальвами. Свадьбу назначили на лето - жить молодым было негде.

В ту зиму после оттепелей мороз схватил снега, в степи начался падеж скота, степняки бежали толпами на промыслы. Детей тащили на шкурах, на кошмах, впрягшись в ремни. В одну землянку набивалось по тридцать человек. Варили кожи, кости. Днями сидели вокруг котла, хлебали пустую воду.

Беженцы занесли из степи оспу.

Те, у кого были кони, бросились к тракту. Федота, как и прочую бедноту, держали в поселке зарядившие метели. Наконец он решился, с вечера увязал пожитки на салазках. А утром проснулся разбитый, с болями в крестце и понял, что опоздал с бегством.

Через день вся землянка лежала в жару.

Родители невесты умерли, и невеста Федота умерла, а к нему в землянку прибрела младшая сестра невесты. Она и стала в будущем нашей бабушкой.

Для моих деда и бабушки воспоминания о промысле были ужасом их жизни. В нашей семье до сих пор в ходу речения вроде "грязь, как на промыслах" или "в куче, как на промыслах". Мы переняли их от бабушки, а от нас - наши дети, вовсе уж не зная об их происхождении.

Бывало, присев возле печной дверцы, Федот мечтал. Он уж поднялся, ходил по стенке, силился помогать другим. Землянка была набита умирающими, хрипящими людьми.

В этих мечтаниях у огня вставала полная солнца степь и речка, играющая на перекате. Федот поднимался с тряпкой в руках, оголенных по локоть, красных от холодной воды, оттирал нары или брел в угол на стон: "Су... су" - воды, воды.