«Иван-виллис» ехал очень медленно, и я смог разглядеть пассажира, который сидел рядом с дядей Аполлоном. У него было смуглое, словно закоптелое от огня лицо. Фуражка с красным суконным околышем сдвинута назад, и из-под нее как-то неестественно небрежно вырывались клочья давно не стриженных сизых волос. Глаза у него были влажные и белки воспаленные.
Не знаю почему, но мне показалось, что он страдает, что у него какой-то недуг. Двумя руками он опирался на палку и смотрел прямо перед собой.
Я понял, что это был Командир, которого дядя Аполлон ждал с таким нетерпением, ради которого приехал в наш город.
Боевые друзья наконец встретились!
Никто, кроме меня, не замечал его страданий. Идущие навстречу приветствовали ветеранов — Командира и старшину, а старые фронтовики по давней привычке вытягивались перед командиром и прикладывали к виску руку, забыв, что на голове вместо пилотки кепка или соломенная шляпа.
А машина медленно ехала по городу, словно генерал объезжал свое сильно поредевшее седое войско.
Я побежал за машиной. По счастью, ход у «Ивана-виллиса» был не слишком скорый, и я поспевал за ним. Машина остановилась у белого дома с зеленой крышей. Показалась большая, обутая в сапог нога, а затем выбрался и сам дядя Аполлон. Машина скрипнула, как бы облегченно вздохнула. Командир выходил из машины с трудом, больше опираясь на палку, чем на ноги. Дядя Аполлон помогал ему, он сердился и резко повторял:
— Сам… Сам…
Не хотел принимать помощи.
Он покраснел от напряжения и досады и некоторое время стоял возле машины, двумя руками вцепившись в палку. Ему надо было идти, но он не мог — не мог заставить свои ноги сдвинуться с места. Я почувствовал, что ноги не слушались его строгой командирской команды.
Тогда дядя Аполлон молча подставил свое плечо и обнял Командира.
— Не спешите… Пойдем полегоньку… полегоньку… — Он уговаривал старого воина, как ребенка.
И в ответ на уговоры тот медленно сдвинулся с места. Он сделал несколько шаркающих шагов и остановился.
— Что это за жизнь! Что со мной стало! — Похожие на стон слова с болью вырвались у него. — Белиберда!
Мне показалось, что сейчас он заплачет от боли и досады. И чтобы не видеть его слез, я отвернулся.
Но Командир не заплакал. И когда я выглянул из укрытия, он сидел на скамейке у дома и сдержанно улыбался.
— Порядок в танковых частях! — донесся до меня его хрипловатый голос.
— Так точно, товарищ майор! — отозвался дядя Аполлон.
Война давно кончилась, а бывший старшина продолжал называть своего Командира по-военному «товарищ майор». Словно так и не узнал его имени-отчества.
Со стороны озера доносилась песня.
3
Однажды перед нашим домом появился какой-то худой мужчина. У него были торчащие в стороны малиновые уши и острый, розовый, как с мороза, нос. Незнакомец все время шмыгал им, при этом подносил к собственному носу кулак.
— Здесь продается машина? — спросил он, заметив меня.
— Ничего здесь не продается, — отрезал я.
Но он пропустил мои слова мимо своих малиновых ушей.
— Этот «газон» продается? — Он бесцеремонно постучал костяшками пальцев по крылу «Ивана-виллиса».
Слово «газон» резануло мой слух. Я враждебно посмотрел на незнакомца. А он шмыгнул носом и стал ходить вокруг фронтовой машины, бесцеремонно разглядывая ее, стучал по капоту кулаком, дергал за ручки. Я же, сдерживаясь изо всех сил, наблюдал, как он обнюхивает старую машину своим острым нахальным носом.
Стало нестерпимо обидно за «Ивана-виллиса», и, чтобы сразить наглого покупателя, я крикнул:
— На этой машине Командир ехал… в День Победы!
Не сразил я «малиновые уши».
— Где ключи? — спокойно спросил он. — Где заводная ручка?
— Никаких ключей, — взорвался я. — Никакой ручки! И вообще машина не продается.
Покупатель тоже рассердился, нацелил на меня острый нос и выпалил:
— Твоя машина? Не твоя! И помалкивай в тряпочку! Я возьму ее, если сойдемся в цене. Передай хозяину, пусть на многое не рассчитывает.
И, оставив меня в полной растерянности, он пошел прочь.
В это мгновение я со всей ясностью ощутил, как мне дорог этот старенький «Иван-виллис». Словно мы с ним бок о бок прожили всю жизнь. И те переживания, которые выпали на его долю, были и моими переживаниями.
Нет! Нет! Нет! Не отдам тебя никому!
Впервые в жизни я почувствовал, что есть вещи, которые не продаются. Никогда не продаются! Потому что они дороже денег. Они — как дружба. И я, мальчишка, тут же захотел объяснить это взрослому человеку. Я кинулся следом за покупателем. Добежал до перекрестка. «Малиновых ушей» нигде не было — покупатель как сквозь землю провалился.
Читать дальше