— Разве обязательно? — растерянно спросил дядя Аполлон.
— Вы лучше меня должны это знать, — процедил, глядя в землю, Пушкевич. — Каждое транспортное средство положено ежегодно представлять на техосмотр.
— Транспортное средство… — со вздохом повторил дядя Аполлон. — Слово какое-то нечеловеческое.
— В доме должен быть порядок, — буркнул Пушкевич и с осуждением посмотрел на дядю Аполлона. — Пенсионер, а дурью маетесь.
И ушел. И долго еще виднелась его сутулая спина.
— Знаешь, что такое пиксида? — тихо спросил меня дядя Аполлон.
Я не знал и покачал головой.
— Пиксида — склянка для яда. Это мне одна аптекарша объяснила.
Больше он ничего не сказал, но с тех пор я про себя стал называть управдома аптекарским словом «пиксида».
Дядя Аполлон говорил о войне так, словно она только на днях закончилась, — для него война всегда была рядом. Для меня же она была далеко-далеко. Словно от войны нас отделяло разное время.
Иногда, задумавшись, дядя Аполлон сообщал мне:
— А в Будапеште теперь идут дожди…
Откуда он знал, какая погода в далеком, неведомом Будапеште? И почему она его интересовала?
Когда же мы с ним спускались к озеру, он обязательно вспоминал озеро Балатон.
— Балатон поболее вашего будет, разумеешь? Другого берега не видно. И места красивые.
Он с такой любовью говорил о далекой венгерской земле, словно она была для него родной.
Но оказалось, что дядя Аполлон родом из Ленинградской области, до войны жил в городе Луге, на Ярославской улице, у глубокого ручья.
Чем больше я узнавал дядю Аполлона, тем загадочней он становился для меня.
2
Первое время «Иван-виллис» был у жильцов нашего дома предметом общих насмешек. Как только не величали его, беднягу! Козел! Колымага! Развалюха! Металлолом! Жильцы безжалостно насмехались над автомобилем и над дядей Аполлоном, особенно в те дни, когда он, краснея и потея, тщетно пытался завести старую машину.
Но люди привыкают ко всему. Привыкли они и к «Ивану-виллису». Однако главная перемена в отношении к старой машине и ее чудаковатому хозяину произошла после случая, о котором я хочу рассказать.
Если бы о нем рассказывал сам дядя Аполлон, он начал бы неизменными словами: «Стоял ясный, солнечный день», хотя история эта случилась ночью. В нашем доме тяжело заболел мальчик Игорек из седьмой квартиры. Надо было немедленно везти его в больницу. Но как вызвать «скорую помощь», если наш дом стоял на отшибе и телефон был на другом конце улицы и чаще всего не работал.
И тогда я предложил:
— Надо разбудить дядю Аполлона.
И тут же испугался собственных слов: вдруг машина не заведется и мы потеряем драгоценное время? А решается жизнь человека!
Но когда беда стучится в дверь, люди хватаются за любую соломинку. Меня послали за хозяином «Ивана-виллиса».
Я мигом скатился по лестнице и забарабанил в дверь моего друга.
— А? Что? Тревога? — пробормотал дядя Аполлон, стоя в дверях в исподнем и глядя на меня невидящими со сна глазами.
— Дядя Аполлон! Скорее! — крикнул я. — К машине! Маленький Игорек… умирает!
Слово «умирает» сразу разбудило дядю Аполлона. Он засуетился, тяжело запрыгал на одной ноге, попадая в штанину, запыхтел, наматывая портянку, застучал каблуком, втискивая ногу в сапог.
— Настоящий солдат должен одеваться в одну минуту… что немаловажно, — пробормотал он и выбежал на улицу, на ходу натягивая брезентовый плащ со слоновым ухом. — Сейчас мы его заведем!
Он произнес последние слова и осекся, как бы на мгновение утратил уверенность. Но все же бежал к машине, а я, как верный оруженосец, семенил следом.
Стояла глухая мутная ночь. Над озером курился туман. Лицо обволакивала влажная прохлада. И ни наверху, ни внизу на воде не было звезд. Мы подбежали к машине. Дядя Аполлон достал заводную ручку и долго не мог попасть в маленькое отверстие. Наконец попал. Тяжело вздохнул. Поплевал на руки. Изо всех сил крутанул ручку, и мотор весело заворчал. «Иван-виллис» ожил. Как говорят шоферы, «завелся с пол-оборота». Дядя Аполлон только что не закричал от радости. Но сдержался.
— Где больной? — спокойно спросил он и, довольный собой, замурлыкал под нос любимую песню:
И на груди его сияла
Медаль за город Будапешт…
Он держался так, словно ничего особенного не произошло, словно его «Иван-виллис» всегда заводился по первому требованию. Но я знал, что случилось чудо.
Двигатель громко работал. К машине бежали люди. Мать несла на руках маленького, закутанного в одеяло Игорька из седьмой квартиры. Машина с удивительной легкостью сорвалась с места и покатила, покатила, желтыми пучками света прокладывая себе дорогу в ночи.
Читать дальше