Роман Николаев - Алакет из рода Быка

Поздно вечером, лежа под теплыми шкурами, Алакет услышал, как дед говорил отцу:

— Ты думаешь, виноват сын? Виноват ты сам! Ты плохо учил его. Разве когда ты оступался на дороге жизни, я не протягивал тебе руку? Наказав сына, объяснил ли ты ему, в чем его вина? Ты не был плохим сыном, Хангэй! Не будь же скверным отцом. Хорошо учи сына, и да не будет тебе позором, что я сам должен буду его воспитывать!

Алакет представил себе отца, всегда гордого, спокойного и сильного, как он стоит перед дедом, со стыдом потупив глаза и опустив голову, и почувствовал, как комок подкатывается к горлу. Ему захотелось броситься к отцу: «Отец, отец, я буду стараться, я не буду попусту бросать слов!» Но он вовремя вспомнил, что настоящий мужчина должен уметь владеть своими чувствами, и затаил дыхание.

Алакет стал реже играть с братьями, сестрами и сверстниками. Целыми днями он бродил вокруг селения и упражнялся в стрельбе. Когда отец или дяди брали его в степь, он уходил далеко от палатки, выслеживая то суслика, то зайца, то лису.

И однажды вечером, когда он, задумавшись, сидел на пороге дома, вышел дед и заговорил:

— Ну, Алакет, не покажешь ли ты мне, чему научился за это время?

И мальчик смело ответил:

— Смотри, дедушка, вон березовая ветвь, — он указал на ту самую ветвь, где некогда сидела злополучная ворона. — На конце ее трепещет желтый лист. Я срежу его стрелой и при этом не поврежу ни ветки, ни самого листа.

Старик удивленно взглянул на внука. Взвилась стрела — и лист, плавно покачиваясь, поплыл в воздухе.

Когда вечером Хангэй осадил гнедого коня у дверей дома, навстречу ему вышел улыбающийся Хориан:

— Ну, сынок, я знал — Алакет будет настоящим динлином!

Осенним утром Угунь из рода Оленя вышел из дома. Дальние горы окутывала плотная завеса тумана. В степных травах слышался пересвист ранних пичужек.

Угунь глубоко вздохнул, потянулся, посмотрел вниз, где виднелось наполовину сжатое ячменное поле, повернулся к двери и… обмер.

У двери стоял большой глиняный сосуд. Из него торчал рыжий лисий хвост. С бьющимся сердцем Угунь подошел к сосуду и стал осторожно перебирать содержимое. Там оказались несколько связок беличьих и сусликовых шкурок, три лисьих и одна рысья, четыре кинжала с изображениями на перекрестье бычьих голов и превосходный убор с серебряными бляшками для верхового коня. На бляшках изображен круг и два бычьих рога по бокам.

Радостное минуту назад лицо Угуня исказилось, он яростно швырнул убор в сосуд. Издали послышался мерный топот. Старик сосед остановил коня возле Угуня.

— Мир дому твоему, Угунь. Я вижу, его посетило счастье. Кто-то сватает твою первую внучку, что родилась двадцать дней назад.

— Будь счастлив, почтенный, — Угунь наклонил голову, — но мало радости в том, что люди рода Быка беспрепятственно разгуливают возле наших домов.

— Почему ты точишь стрелы на род Быка? — возразил старик. — Люди его всегда были тверды, как железо клевца, и верны своему слову. Они не запятнали чести динлинов…

— А заветы предков? — воскликнул Угунь. — Разве они не нарушили обычая, когда не только свели дружбу с иноплеменниками кыргызами, [3] Кыргызы. — Тюркское племя, жившее в древности в Северной Монголии в районе озера Хиргис-нур. В I веке до новой эры под натиском хуннов переселились на территорию современной Южной Сибири, где впоследствии, смешавшись с коренным населением — динлинами, положили начало некоторым тюркским народам Южной Сибири (в том числе — хакасам). но даже жен берут не из своего племени, а у этих новых своих друзей? Они стали врагами племени. Разве ты забыл, что случилось три года назад, когда наш старейшина отбил табун коней у этого рода кыргызов? Старый Хориан из рода Быка и его сыновья преградили нам путь…

— И правильно сделали, — подхватил старик. — Жадность старейшины заставила его уподобиться рыбе, загрязняющей пруд. Наша сила в дружбе с кыргызами. И нам и им хватит места, враг у нас обоих один — злобные каганы хуннов.

— Что говоришь ты, почтенный? — возмутился Угунь.

Он схватил сосуд и, вывалив содержимое на землю, поставил его вверх дном.

— Недаром сказал старейшина, — продолжал он злобно, — что и в нашем роду появились люди, забывающие заветы предков…

Но старик перебил его:

— С тех пор, Угунь, как ты стал воином в дружине старейшины, ты начал презирать соплеменников и с пренебрежением относиться к советам стариков, но вот тебе мое последнее слово: если не хочешь беды, опрокинь сосуд дважды по обычаю, но в третий раз возьми его к себе в дом.