Роман Николаев - Алакет из рода Быка

Дико завывал рог. Грохотал бубен в центре кочевья. Что случилось? Набег? Пожар? Несметные волчьи стаи накинулись на овец в степи?

Мужчины с оружием бежали туда, где плясал, разбрызгивая искры, огонь тревоги. Там стоял, с горестным взглядом простирая руки к сородичам, отец Адах. Седые волосы, не заплетенные в косу, клочьями свисали с макушки. Перед ним, словно призывая небо к отмщению, отражало кровавые отблески огня поднятое острием вверх копье. Мгновение — и лавина всадников ринулась в степь. Впереди, уставив острые морды в землю, распластались на бегу лохматые серые собаки.

Ничего, что неизвестные похитители обвязали копыта коней кожей. Их не услышит ухо человека, но собака найдет след!

Призрачным пятном серебрится под луной спящая овечья отара. Трое конных пастухов с тревогой вглядываются в толпу приближающихся всадников.

Что смотрите, дети несчастного отца? Месть, месть! Пусть каждый из вас проглотит сгусток крови, брошенный с неба Ульген-ханом. Ваша сестра похищена!

На лицах пастухов смятение, но в следующий миг в карих узких глазах отражается ярость.

И вот уже трое братьев несутся вместе со своими сородичами.

Первым услышал топот приближающейся погони Гюйлухой, но вместо того чтобы прибавить ходу, он придержал коня и начал незаметно отставать от спутников. Из мглы вынырнули силуэты первых большарских всадников. Слышен свирепый собачий лай. Гюйлухой приставляет к губам сложенные ладони:

— Братья! Большарцы! Остановитесь, выслушайте меня!

В ответ разноголосый рев:

— А-а-а! Тюльбарийцы! Предатели! Насильники! Потомки змей! Вот как отплатили вы нам за гостеприимство! Смерть вам! Смерть!..

Алакет оглянулся:

— Братья! Гюйлухой в опасности!

Четверо воинов разом повернули коней, и в этот миг нечаянно распахнулась овчина, в которую была закутана Адах. Она увидела Бандыра. В первую минуту в ее широко открытых глазах отразилось изумление. Но затем ее и без того побледневшее лицо стало восковым от ужаса. Прямо перед ней, сбросив на скаку с плеч халат, поднял лук молодой динлин с обильной татуировкой на груди и спине. Она узнала эти рисунки. Кто из кыргызов их не знал! Их носит на своем теле победитель хуннского льва — Кахайара — Алакет!

А против юного героя поднял над головой копье родной брат Адах!

— Остановитесь! — слезы в голосе девушки заставили воинов на минуту опустить оружие.

— Динлин, — воскликнула Адах, — дозволь мне сказать слово сородичам!

— Зачем? — сурово ответил Бандыр. — Тебя я им все равно не отдам!

— Я не оставлю тебя, динлин, клянусь водами Хиргис-нура! Освободи мне руки.

Бандыр сбросил овчину с плеч девушки.

— Дозволь мне вынуть кинжал из твоих ножен.

Бандыр вздрогнул: что это, коварство дочери племени большар или новое испытание его смелости? Ну что ж, пусть знает, что страх неведом динлину. И Бандыр кивнул.

Недоверие светилось в настороженных взглядах Алакета и Энень-Кюля. Яглакар походил на барса, приготовившегося к прыжку. И только Гюйлухой, облегченно вздохнув, опустил свою палицу.

Взвился кинжал, сверкнуло лезвие под луной, и все увидели, как Адах срезала со своей косы красную ленту с бронзовой подвеской и быстро привязала к пряди волос у виска Бандыра.

Недоуменные возгласы послышались в рядах большарцев, а затем сородичи Адах начали поворачивать копья древками вперед и снимать со стрел железные и бронзовые наконечники.

В живописной зеленой долине, между двух горных хребтов у истоков полноводного Орхона, расположилась обширная ставка хуннского кагана. Вокруг паслись стада лошадей, овец, верблюдов. Виднелись войлочные кибитки. Стан кагана окружен мощным земляным валом и каменными надолбами. Ставка поражала многолюдством. В центре, среди множества кибиток воинов и старейшин, сиял, ослепляя глаза, затканный цветами шелковый шатер кагана. Перед ним ярким пламенем горели костры, священный огонь которых должен был отгонять злых духов от жилища повелителя державы Хунну.

В шатре, на раззолоченном и украшенном дорогими каменьями троне, восседал коренастый, приземистый и тучный человек лет шестидесяти, одетый в просторный шелковый халат. Трое слуг держали над ним большие зонты. Это был правитель хуннов — Чжи-чжи-каган. [35] Чжи-чжи (Хутуус). — Хуннский каган (56–33 годы до новой эры). Долгое время вел междоусобную войну за власть со своим братом Ойханом. По обе стороны трона стояли старейшины знатнейших родов, сзади расположилась дружина телохранителей в железной броне и остроконечных шлемах. Напротив трона сидел, поджав под себя ноги, шаман Абохай. Коричневое, сморщенное лицо его, похожее на печеное яблоко, украшали редкие седые усы.