Изрѣдка онъ обращался къ брату съ одной и той-же фразой:
— Ѣшь, Ванюша! Ѣшь, не зѣвай!.. Вѣдь не часто попадаютъ такіе куски въ желудокъ.
Наконецъ, добрая половина пирога была съѣдена. Тогда, не смущаясь смѣхомъ окружающихъ, становившимся съ каждой минутой все громче и слышнѣе, Мартынъ схватилъ съ тарелки перепачканными въ жиру пальцами остатки пирога и набилъ имъ оба кармана своего роскошнаго камзола.
— Это я оставлю на ужинъ. Вѣдь послѣ такого обѣда намъ навѣрное ничего больше не дадутъ, — произнесъ онъ съ самымъ довольнымъ видомъ.
Здѣсь уже долго сдерживаемый смѣхъ присутствующихъ прорвался и перешелъ въ открытый хохотъ. Смѣялись нарядныя дамы, смѣялись пышно одѣтые степенные вельможи, смѣялись лакеи…
Но громче, неистовѣе всѣхъ хохотала веселая, красивая дѣвушка съ чудными, какъ васильки, синими глазами. Ея густые бѣлокурые локоны такъ и прыгали отъ смѣха вокругъ дышащаго весельемъ, раскраснѣвшагося личика. Мартынъ услышалъ этотъ веселый, отнюдь не насмѣшливый, хохотъ, быстро взглянулъ въ сторону смѣющейся дѣвушки и весело крикнулъ тѣмъ веселымъ крикомъ, которымъ раньше сзывалъ свое стадо свиней въ Дагобенѣ:
— Ба! Лиза! Здравствуй, Лиза! Я тебя сразу узналъ… Ты вѣдь та самая Лиза, которая обѣщала сказать царицѣ, что разбила зеркало. Да?
Парикъ очутился на головѣ вельможи задомъ напередъ…
И, недолго думая, онъ, быстро вскочивши на стулъ, перекинулся черезъ столъ, отдѣлявшій его отъ смѣющейся красавицы, и, наскоро обтеревъ запачканные жиромъ пальцы о грудь своего шитаго золотомъ бархатнаго камзола, протянулъ руку дѣвушкѣ.
Отъ этого движенія огромный кувшинъ съ виномъ, стоявшій по сосѣдству съ приборомъ Мартына, упалъ на скатерть и вино, заключенное въ немъ, полилось по столу янтарной струей.
— Мартынъ! Что ты надѣлалъ! — въ испугѣ зашепталъ Ваня, силясь посадить брата на мѣсто. — Сиди-же ты смирно…
— Отстань, пожалуйста! — отвѣчалъ тотъ, досадливо отмахнувшись рукою.
Желая оттолкнуть брата, Мартынъ задѣлъ сидѣвшаго съ нимъ рядомъ вельможу, зацѣпивъ рукою за волосы бѣлаго парика, который этотъ вельможа, какъ всѣ важные сановники того времени, носилъ постоянно на головѣ. Въ одну секунду на грязномъ пальцѣ мальчика повисъ надушенный изящный парикъ стараго вельможи, а самъ вельможа очутился передъ блестящимъ обществомъ съ совершенно голою и гладкою, какъ мячъ, головою.
— Вотъ тебѣ разъ! — произнесъ Мартынъ протяжно, и со сконфуженнымъ видомъ занялъ свое прежнее мѣсто. — Ей-Богу-же, сударь, не извольте гнѣваться… я не хотѣлъ васъ обидѣть! Впрочемъ, я сейчасъ все самъ исправлю, — и, повернувшись къ своему сосѣду, онъ въ одно мгновеніе нахлобучилъ ему на голову парикъ по самыя брови…
Но — о ужасъ! — парикъ очутился на головѣ вельможи задомъ напередъ, такъ что его длинная косичка пришлась къ самому носу старика и заболталась потѣшнымъ хвостикомъ между двухъ раскраснѣвшихся щекъ разсерженнаго сановника.
Смѣхъ за столомъ усилился. Красавица-дѣвушка упала прямо на столъ своей золотистой головкой и громко хохотала, глядя на эту сцену.
Неизвѣстно, чѣмъ-бы окончилось все, если бы вниманіе присутствовавшихъ не было отвлечено новымъ, неожиданнымъ происшествіемъ.
XIV.
ВЪ то время, какъ лакеи обносили обѣдавшихъ второю очередью, состоящею изъ жареныхъ лебедей и прочей птицы, передъ блестящимъ, залитымъ въ золото оберъ-гофмейстеромъ появился трепещущій отъ страха старый камердинеръ.
— Гдѣ-же любимое блюдо ея величества? — грозно насупившись, спросилъ гофмейстеръ старика, постукивая объ полъ своимъ гофмаршальскимъ жезломъ.
— Ваше сіятельство… виноватъ… случилось несчастье, ваше сіятельство… Я уронилъ блюдо съ кушаньемъ! Простите, ваше сіятельство, виноватъ, — ни живъ, ни мертвъ, лепеталъ камердинеръ, едва держась на ногахъ и трясясь всѣмъ тѣломъ.
— Что! Это еще что за выдумка! Уронилъ блюдо! Любимое кушанье государыни! — сурово произнесъ гофмейстеръ. — Это непростительная оплошность съ твоей стороны. Это цѣлое преступленіе! И ты будешь строго наказанъ за него. Знай, что тебя завтра-же отрѣшатъ отъ должности и тогда ты поймешь, что значитъ небрежно обращаться съ кушаньями, изготовленными для ея императорскаго величества!
Читать дальше