Лидия Чарская - Так велела царица

Черный человѣкъ ожилъ мгновенно. Короткій, рѣзкій крикъ огласилъ комнату. Черная, словно вымазанная сажей, нога приподнялась и однимъ хорошимъ пинкомъ поддала Мартына такъ, что тотъ сразу очутился въ противоположномъ углу комнаты и растянулся во всю длину.

Лежа на полу, Мартынъ съ глуповато-растерянной улыбкой смотрѣлъ во всѣ глаза на чернаго человѣка и говорилъ съ самымъ сконфуженнымъ видомъ:

— А и впрямь живой… Живой и есть, коли лягается…

— Я говорилъ, я говорилъ тебѣ! А ты не слушалъ! — чуть не умирая со страха лепеталъ ему, стуча зубами, младшій братъ. — Побѣжимъ-ка отсюда скорѣе, а то онъ, кто его знаетъ, начнетъ лягаться снова. Только надо пробѣжать мимо такъ скоро, чтобы онъ не успѣлъ схватить насъ…

И оба мальчика со страхомъ посмотрѣли въ сторону чернаго человѣка. Но тотъ уже снова точно окаменѣлъ и не обращалъ на нихъ ни малѣйшаго вниманія. Только черные, какъ угольки, и круглые, какъ вишни, зрачки ходили по бѣлому полю глазного яблока, подобно часовому маятнику, да алыя губы оттопырились еще больше въ веселую насмѣшливую улыбку.

— Вишь ты, смотритъ! — подталкивая Мартына, прошепталъ Ваня.

— Ничего, не бойся! А мы все-таки пробѣжимъ! — также шопотомъ отвѣчалъ тотъ. — Только смотри, не зѣвай. Разъ, два, три! — отсчиталъ Мартынъ.

— Три! — эхомъ повторилъ Ваня. И, не чуя ногъ подъ собою, оба мальчика бросились во всю прыть мимо чернаго человѣка, перескочили порогъ и ворвались, какъ ураганъ, въ слѣдующую горницу.

— Чего вы испугались? — послышался за ними голосъ чернаго человѣка, — я такой же человѣкъ какъ вы, только кожа у меня черная, потому что я родился въ странѣ, гдѣ солнце очень припекаетъ. Я — арапъ государыни…

Они бросились мимо чернаго человѣка…

Но мальчики не слышали его словъ и бѣжали безъ оглядки.

ОТЧАЯННЫЙ вопль и звонъ чего то упавшаго на полъ остановилъ бѣжавшихъ мальчиковъ. Передъ ними предстало испуганное на-смерть лицо стараго камердинера. У ногъ послѣдняго лежало опрокинутое блюдо. Все его содержимое валялось на полу, распространяя вокругъ себя теплый паръ и удивительно пріятный запахъ.

— Что вы надѣлали, ваши сіятельства! — съ отчаяніемъ лепеталъ камердинеръ. — Вы изволили наскочить на меня и сбить меня съ ногъ, пока я несъ любимое жаркое государыни… И теперь его нѣтъ! Что мнѣ дѣлать! Что мнѣ дѣлать! Если-бъ вы только знали, что ожидаетъ меня за это!

Но мальчики и не слышали этихъ жалобъ: они такъ и замерли отъ неожиданности передъ лежащимъ у ногъ ихъ кускомъ дичи, распространяющимъ вокругъ себя чудесный запахъ.

Особенно Мартыну пришелся по вкусу этотъ аппетитный запахъ. Онъ подмигнулъ брату и, прежде чѣмъ камердинеръ императрицы могъ остановить его, бросился на полъ по сосѣдству съ опрокинутымъ блюдомъ и принялся уплетать его съ жадностью проголодавшагося волченка.

Ахъ, что это была за странная картина!

Мартынъ подхватывалъ обѣими руками горячіе, обильно смоченные какимъ-то темнымъ, необычайно вкуснымъ соусомъ, куски жаркого и проворно отправлялъ ихъ въ ротъ.

Вскорѣ его нарядный кафтанъ, лицо и даже парикъ покрылись темными пятнами, которыхъ онъ и не замѣтилъ, но которыя придавали ему видъ какой-то пестрой звѣрюшки.

Ваня, съ завистью поглядывая на брата, съ аппетитомъ уплетающаго за обѣ щеки, долго крѣпился. Наконецъ не выдержалъ, и самъ, бухнувшись подлѣ него, сталъ поглощать не хуже Мартына вкусное жаркое.

Увлекшись своей работой, они и не замѣтили, какъ цѣлая толпа лакеевъ окружила ихъ и очнулись только тогда, когда громкій хохотъ раздался за ихъ спинами. Одинъ только старый камердинеръ, тотъ, который несъ злосчастное блюдо съ жаркимъ, не смѣялся и весь блѣдный отъ волненія съ сокрушеннымъ видомъ смотрѣлъ на размазанное на полу кушанье.

— А все-таки, ваши сіятельства, вы должны пожаловать къ обѣду. Такъ велѣла государыня, — говорилъ одинъ изъ лакеевъ.

— Ну, что-жъ, пойдемъ, если непремѣнно хотятъ, чтобы мы еще покушали! — весело произнесъ Мартынъ.

Лакеи опять расхохотались.

Оба мальчика встали красные, перепачканные до неузнаваемости, но безконечно довольные своимъ неожиданнымъ угощеніемъ.

— Ваши сіятельства, господа графы, не угодно ли будетъ помыться и переодѣться? — предложилъ братьямъ одинъ изъ лакеевъ, едва удерживаясь отъ смѣха при видѣ ихъ запятнанныхъ, перепачканныхъ физіономій.