Нина Артюхова - Светлана

Солнце выглянуло из-за тучки и зажгло разноцветными огнями пионерские галстуки и Светланин букет.

Костя высунулся из окна, сняв фуражку, чтобы не унесло ветром.

Нет, станции уже не видно, только поле и лес — он кажется совсем темным против солнца. Сейчас Светлана и ребята пойдут этим лесом, солидно разговаривая.

Костя помахал фуражкой и обернулся — не заметил ли кто из пассажиров легкомысленного махания, в сущности неизвестно к кому обращенного. Но вагон был почти пустой. Букет можно было бы положить даже не на верхнюю полку, а сюда, рядом с собой, и рассмотреть хорошенько Светланкиных любимцев — маленькие лиловые ирисы.

Как-то они называются еще… да!.. «касатики». Ласковое такое название. Жалко, что не вспомнил раньше и не сказал Светлане — может быть, она не знает, ей понравилось бы. Или касатики другого оттенка, не лиловые, а голубоватые? Нет уж, пускай эти тоже касатики, к ним подходит.

Дым от папиросы осторожной тонкой струей тянулся к окну, а за окном стремительно обрывался.

В вагоне начинало темнеть. И в лесу теперь уже темновато становится… Хорошо, что у Светланы так много солидных провожатых. Может быть, выйдет им навстречу тот парень в широкополой шляпе — Толя, кажется, его зовут? — и будут говорить о своих лагерных делах… Светлана расскажет ему о беседе с лейтенантом… и до лейтенанта им уже не будет никакого дела, просто будут радоваться, что провели «мероприятие».

А может быть, и о мероприятиях им совсем не захочется разговаривать в такой чудесный вечер? Найдут тему поинтереснее? С какой забавной гордостью и даже уважением смотрел этот самый Толя на Светланку, когда она говорила о Робсоне!

Сколько ей лет? Перешла на второй курс педучилища… Значит, если бы в школе — в девятый класс. Совсем еще девочка. А в то же время… Впрочем, она старше своих подруг.

И ведь руки у нее маленькие, но не слабые. Сейчас пожала твердо, энергично. И здоровается и прощается именно так, как нужно здороваться и прощаться — неравнодушно.

Касатики… До чего выразительны иногда бывают названия цветов! Некоторые прямо даже какие-то сказочные. Мать-и-мачеха, кукушкины слезки… Иван-да-марья.

Про иван-да-марью еще в детстве слышал трогательную историю. Скромный темно-синий Иван уезжал куда-то, а желтенькая красавица Марья не хотела с ним расставаться, бежала за ним и повисла у него на шее… И они превратились в цветок — чтобы не разлучаться.

Мудрый конец. В сущности, если бы они не превратились в цветок, неизвестно еще, как обернулось бы дело.

Куда уезжал Иван? Вероятнее всего — на войну уезжал. А что, если Марья так с ним прощалась горячо только из деликатности, чтобы не огорчать Ивана перед разлукой, не нарушать его душевного равновесия? Возможно, где-нибудь поблизости жил какой-нибудь Петр или Сидор, который ей гораздо больше нравился? Тогда — напрасно провожала. Если Иван когда-нибудь поймет, в чем тут было дело, ему больно будет вспоминать об этих проводах… Даже через много лет будет больно!

На березе первая желтая ветка — только одна во всем лесу.

Будто осень выглянула откуда-то потихоньку в холодное, пасмурное утро, мазнула желтой краской, а потом посмотрела на календарь — и раздумала.

«Что же я делаю? Зачем людям настроение портить в середине лета?»

И спряталась осень. А желтая ветка осталась. Висит ярким флажком и всем бросается в глаза. Поторапливает людей, напоминает им, что северное лето короткое.

Кому — сенокос не упустить, к близкой жатве готовиться.

А ребятам о грибах говорит ветка, об орехах. Гуляйте, купайтесь, загорайте — времени осталось не так уж много!

Орехов, кстати, здесь будет порядочно…

Светлана подпрыгнула, ухватилась рукой за лохматую двойняшку, притаившуюся под широкими листьями, притянула к себе… раскусила.

Нет, рановато еще: зернышки совсем маленькие, как подсолнухи. Нужно будет заметить это место, прийти с ребятами попозже.

Было воскресенье — у Светланы выходной день. Выходной день получился неудачный. Съездила в Москву, никого из подруг не застала. Кто на даче, кто далеко уехал, на все лето. Думала, что Галя Солнцева вернулась из Крыма. Но нет, у Галиной мамы отпуск, оказывается, еще не кончился.

Светлане открыл дверь Галин отец, очень обрадовался — скучно ему было одному в пустой квартире.

Угостил яичницей собственного производства.

Делать в Москве было, в сущности, нечего. На улицах жарко и душно от асфальта, от каменных стен. Идти в театр или в музей какой-нибудь не хотелось.