Дойвбер Левин - Улица Сапожников

— Склянки, что ли?

— Кресты, — твердо сказал старше. — Кресты и иконы.

— Торгуешь?

Старик вдруг обозлился.

— Ах, ты, дура! — Он плюнул, повернулся и пошел назад, в деревню.

«Вот чудак! — подумал Ирмэ. — Из богомольцев, верно».

За поворотом открылся сосновый лес. На опушке, подле длинного деревянного барака копошилась кучка людей, оборванных и грязных. Они не то дорогу ладили, не то пни корчевали.

«Австрийцы», понял Ирмэ.

Он знал, что где-то тут близко был лагерь военнопленных. С одним из них, с Иоганном, он даже был знаком немного — познакомился как-то у Зелика в парикмахерской.

«Он, кажется, бинокль свой менять хочет, — вспомнил Ирмэ. — Надо бы взглянуть».

Он подошел к какому-то пленному — тот, опустив лопату, стоял и глядел прямо перед собой, в лес — и сказал:

— Где тут Иоганн? — сказал он.

Пленный от неожиданности вздрогнул.

— Вас? [4] Что? — громко сказал он по-немецки.

— Иоганн, — повторил Ирмэ и хлопнул себя по темени.

— А-а, — засмеялся пленный. — Иоганн, — крикнул он. — Ком хир. [5] Поди сюда.

Иоганн, бритый, лысый, в железных очках на крупном косу, узнал Ирмэ и обрадовался.

— Ирмэ, йа? [6] Ирме, да? — сказал он и сухими пальцами стиснул его руку.

— Йа, — сказал Ирмэ. — Их, [7] Я. — он ткнул себя в грудь. — Ирмэ. Ду [8] Ты. — Иоганн.

Австриец был доволен:

— Гут, гут. [9] Хорошо.

«Как бы это насчет бинокля?» подумал Ирмэ и сказал:

— Их — ду — бинокле, — и показал на глаза.

Иоганн понял. Он обернулся, посмотрел, далеко ли охрана. Охрана — четыре солдата и один унтер — стояли неподалеку. Солдаты собрались в кружок и о чем-то говорили. Вернее, говорил один унтер, солдаты — те только гоготали.

— Во гусь! Го-го!

Иоганн потянул Ирмэ к бараку. Воровато оглянувшись, он достал на кармана старенький бинокль. Ирмэ заглянул и ничего понять не мог — какая-то муть перед глазами, туман какой-то, пар.

— Нихт зо, [10] Не так. — сказал Иоганн.

Он взял бинокль, подвинтил какие-то винтики, подышал на стеклышки, протер их платком и вернул его Ирмэ. Ирмэ снова заглянул. Заглянул и прямо ахнул. Здорово!

Ряды — а они уже давно пропали вдали — Ряды вдруг оказались совсем близко: виден был каждый дом, каждое дерево. А до креста — так рукой достать.

— Гут, — сказал Ирмэ. — Здорово!

— Унд ецт зо, [11] А теперь так. — Иоганн перевернул бинокль обратной стороной.

Ирмэ заглянул — и что такое? — Ряды пропали. И доревня, Малое Кобылье, пропала. Перед глазами — ровное зеленое поле. Где-то далеко, очень далеко лес, и у леса — маленькие человечки. Ирмэ фыркнул: ну, народ!

— Гут! — сказал он. — Ловко.

Вдруг Иоганн вырвал у него бинокль и поспешно сунул его в карман. К ним, переваливаясь на кривых ногах, как бульдог, подходил дежурный унтер.

— На место! — замахнувшись на Иоганна, рявкнул он, — арш!

Иоганн, вобрав голову в плечи, побежал к опушке.

— Лодыря гоняют, дармоеды! — кричал унтер. — Очкастый! Подумаешь. Я тебе, очкастому-то… — И вдруг посмотрел на Ирмэ. — Ты что тут? Что надо?

— Так, — сказал Ирмэ. — Мимо шел.

— Куда шел? Чего шел? — сказал унтер. — Закачу тебя, бродягу, на двадцать-суток под арест — будешь знать, как по лагерю шататься. Что надо?

— Ничего, — сказал Ирмэ. — Я так.

— «Так, так»! — проворчал унтер. — Ну-ка, что у тебя там за пазухой? Ну-ка, ну-ка! — И хвать Ирмэ за рубаху.

— Эге! — многозначительно крякнул он. И, не выпуская Ирмэ, крикнул: — Свистунов! Вавилов!

Ирмэ похолодел. Пропал.

— Свистунов! Вавилов!

— Бегим, — отозвались с опушки два голоса.

Попался, рыжий. Пропал.

Вдруг, сам не понимая, что делает, — Ирмэ извернулся, пригнулся и зубами — цап унтера за руку. Вцепился и стиснул.

— Ух ты! — Унтер взвыл и вырвал руку.

Ирмэ кинулся к бараку.

— Стой! Стой! — кричали ему вслед голоса. — Стой! Стрелять буду?

Ирмэ, обогнув барак, оглянулся: слева — поле, справа — лес.

«В лес надо!» понял Ирмэ.

Раздался выстрел. Другой. Но уже Ирмэ бежал, хромая, по лесу, и пули шлепались о деревья, но задевая его.

Тихо в лесу. Большие сосны стоят прямо, как мачты. Под соснами земля усыпана колючими иглами. Вьется мох. Растет трава. Топь. Прохлада. Пахнет хвоей и смолой. Тишина. И в тишине слышно, как стрекочет кузнечик, жужжит шмель. Вот птица крикнула. Вот хрустнул сучок.

Ирмэ шел все дальше и дальше. Лес расступался перед ним, неожиданно открывая то мшистую полянку, то ручеек, то поваленный бурей и уже сшивший ствол.