Самуил Полетаев - Алики-малики

Аяз Касумов, толстый, с заплывшими глазками, сидит за столом и нежно смотрит на Сашу Веткина. Руки Аяза черны от грязи, папироса тоже черна в том месте, где её держат пальцы, и весь он, буграстый, чумазый и ласковый, похож на гору, добрую живую гору.

— Отдохни, сынок.

Сынок — Саша Веткин, широкоплечий, скуластый подросток с обиженным грязным лицом — ерошит пятернёй волосы, зевает:

— Я посплю, мастер.

— Поспи, сынок.

Саша снимает с себя телогрейку, бросает её рядом с койкой и ложится прямо на полу.

— Ложись, сынок, на кровать.

— Нет, я на полу.

Саша с минуту прислушивается, как внизу, под полом, глухо рокочет море, и засыпает.

За культбудкой — ночь. На площадке светят лампочки. Они висят на стропилах, качаются на ветру, и всё на площадке странно колышется: моторы, трубы, фигуры рабочих, пролёты нефтяной вышки. Пятна света и тени водят хороводы по площадке и обрываются на краю. А за площадкой угадывается море. Оно шумит, ударяясь о сваи, тревожный шелест его сливается с гулом моторов.

Идёт прокачка скважины. Буровики сидят на трубах, курят, поёживаясь на ветру. А Саша Веткин спит на животе, разбросав на полу руки и ноги. Сквозь грязь и первый пух на щеках пробивается густой мальчишеский румянец. Саша спит и вздёргивает носом, словно отгоняет муху. Аяз Касумов курит, смотрит на него и тихо рычит на вошедшего:

— Под ноги смотри! Видишь, спит человек!

— Тьфу ты, мать родная! Развалился!..

Рабочий осторожно переступает через спящего и с грохотом валится на единственную в комнате кровать как есть, не раздеваясь, и тут же засыпает.

И так всю ночь, чередуясь, входят в культбудку рабочие, пьют чай, курят, напеременку спят и снова торопятся на буровую. И только бессменно спит, перекатываясь с места на место, Саша Веткин, и всю ночь следит за ним вся буровая вахта: то оттаскивают от двери, чтобы не надуло сквозняком, то подкладывают под голову телогрейку, а в конце концов, тяжёлого и огрызающегося, перетаскивают на койку. И всю ночь горят на площадке лампочки, бросая зыбкий свет на гудящие моторы; шелестит в баках кипящая вода, дождём проливаясь в море; дрожат мягкие шланги, по которым безостановочно закачивается в скважины раствор.

Утром Саша вскакивает, ослеплённый солнцем. В будке горячо и светло. В окне ярко синеет море. Смятая койка пуста, на столе — горячий чайник, сало и хлеб. На площадку он приходит весь помятый, розовый и слегка очумелый от сна.

— Доброе утро, сынок!

Это мастер. Он чист, багровый затылок его блестит седыми кудерьками, руки отмыты. Он бодр и подтянут, словно не было хлопотливой ночи, бестолкового, урывками спанья.

Саша обходит площадку, со всеми здоровается за руку:

— Старикам почёт и уважение! Наше вам!..

Синие глаза его, блестящие после крепкого сна, светятся расположением и добротой.

— Ишь засоня! — усмехаются буровики. — Всю скважину без тебя закачали! А за получкой первый прибежишь!

— Закуривай, — предлагает Саша, пропуская попрёки мимо ушей. — Таллинский «Беломор».

— А «Прибой» не хочешь?

— Других не курим. Здоровье не позволяет.

Саша солидно ударяет папиросой о пачку, ловко бросает её в рот и склоняется над чужим огоньком.

— Ну как, удирать от нас не надумал?

— Не, — улыбается Саша, — пока не надумал.

Ещё недавно Саша работал в Сумгаите монтажником. Всё бы ничего: и зарплата неплохая, и с ребятами ладил, но какое-то беспокойство мешало жить. Хотелось чего-то лучшего, а чего, и сам не знал. Лет ему было семнадцать, а боялся, что ли, что не успеет свет повидать или чего-то важного свершить. Уж и сам не помнил, почему не поладил с мастером, только, получив зарплату, бежал Саша Веткин на Камни. Здесь и обосновался в бригаде Касумова и часто бесхитростно, как о чём-то смешном, рассказывал о своём побеге. Все смеялись, слушая его. Только мастер Касумов озабоченно качал головой:

— Ай, беда, сынок! Что делать с тобой? Лёгкий ты человек, ветер в башке гуляет…

Работа была новая, на первых порах Веткина щадили, подменяли в ночные часы, давали чаще отдыхать. Чем-то нравился всем этот скуластый мальчишка с большими руками мужчины, с чистыми синими глазами. А с лица его не сходила улыбка человека, уверенного в своём праве бегать куда вздумается. Семье он вестей о себе не подавал. Отец у него был пожарником, мать — уборщицей, сестрёнка — школьница, а сам он был вольным человеком. Захотел — и прибыл на Камни. А захочет — и отсюда уедет. Кто его удержит? Веткин нигде не пропадёт, у него специальность, у него сильные руки, улыбка, которая нравится людям. Лёгкий он человек, это правда. Саша довольно поводил своими крутыми плечами, в глазах таилась усмешка знающего себе цену человека.