Полиен Яковлев - Первый ученик

Самохину весело. Решил пошутить. Спросил:

— Какую воду?

— Из бака. Не видишь?

— Эту? — показал Самохин на лужу и пожал плечами: — Разве это вода? Что вы…

И шепотом, точно хотел сообщить великую тайну:

— Это слезы… Мы сидели и тихо плакали. Целым классом наплакали…

— Нахал! Набезобразничал да еще и кривляешься, — обиделся Попочка.

— Ничего подобного, — спокойно ответил Самохин. — Я не нахал. Я весьма симпатичный.

Он прислонился спиной к стене, опустил руки по швам и сказал весело:

— Вот я уже и в углу. Хорошо?

— Ну и стой до звонка, олух.

Попочка хотел еще что-то сказать, видимо, очень едкое, злое, но в конце коридора раздался шум, и он вихрем помчался туда. Самоха за ним.

Попочка оглянулся, остановился.

Самохин посмотрел на его нафабренный чубчик и острый носик в больших очках и сказал совершенно спокойно:

— Виноват. Воду разлил не я.

— А кто?

— Она сама…

— Опять с глупостями? — побагровел Попочка.

— Честное слово. Весь класс бежал… Воздух дрожал… Кружка покачнулась и…

У Попочки даже гнев пропал.

— И нахальный же ты, Самохин, — покачал он чубом. — Иди-ка ты от меня вон.

Блеснув очками, он добавил пророчески:

— Помни: достукаешься.

Самохин попятился, раз десять поклонился (каждый раз все ниже и ниже), потом — гоп! — и колесом в класс.

— Здрасьте, люди и бегемоты!

— Наше вам, — отвесил поклон Корягин. — Откуда прибыть изволили?

— Только что из Америки. Сидел в сильвасах, кушал пампасы, заедал льяносами, запивал прериями. Слушал птичье пение самого Попочки. Поет божественно. Однако нет ли чего покушать? В животе пусто, как у батюшки в черепе, а гудит, как африканский смерч.

— Покушать у нас нету, а вот у Амоськи…

— Что? — насторожился Самоха.

— Пряник, — тихо сказал Корягин. — Тсс… С миндалем…

— Скальпируем?

— Дзум-харбазум! — воинственно топнул ногой Корягин. — Дзум! Пошли, бледнолицый брат?

— Пш… Гуськом… По-индейски…

Сделав два заклинательных круга, «индейцы» подкрались к Амоськиной парте. Вдруг увидели: идет Амосов.

— Только троньте, только троньте! — закричал он. — Сейчас же инспектору доложу.

Самоха с Корягой переглянулись.

— Брось, не надо, — сказал Самоха. — Ну его…

Корягин грустно положил пряник на место. Амосов взял его и начал есть.

Вошел Лобанов. Увидел, сморщил крысиную мордочку, протянул руку:

— Дай кусочек.

— У меня больше нет.

Лобанов жалобно:

— Да оставь хоть чуточку.

— Нету, — повторил Амосов, — видишь, уже надкусил. Попросил бы раньше.

Самоха с Корягиным переглянулись:

— Харла-барла.

— Дзум-харбазум, — ответил Самоха и плюнул. — Ну и Коля…

— Амосик…

— Собачий носик. Пойдем, Коряга.

А тут звонок. Опять древнегреческий. Антропос — человек… Мимон, анопсин… Ну и язык, чтоб ему!

И на греческом снова всю радость точно острым ножом соскребло.

— Знать не знаю, — орал на Самохина Швабра. — Двадцать раз уже слышал, что вы два месяца проболели. Никаких отговорок. Снова вам ставлю двоечку. С хвостиком-с.

— Да позвольте, — вышел из себя Самохин, — дайте же время догнать.

— С хвостиком-с, — не унимался Швабра. И вдруг обратился к Амосову: — Так, Коля? Так?

Амосов радостно улыбнулся.

«Ну и мимоза», — брезгливо подумал о нем Самохин. Сел, надулся и не стал больше слушать ни объяснения учителя, ни ответы учеников.

Снова всплыла, накипела обида.

После звонка подошел к Лобанову и сказал:

— Мишка, приходи к нам, давай заниматься вместе. Поможешь, а то отстал я за эти два месяца. Придешь?

— Нужен ты мне, — прищурил крысиные глазки Лобанов. — Учитель я, что ли? Найми репетитора.

Самоха посмотрел на него и отошел молча. В коридоре наткнулся на Нифонтова. Спросил:

— Слушай, ты, верста, поможешь мне с греческим, а?

— Иди к лешему. Самого от зубрежки тошнит, а тут еще с тобой возиться.

К Корягину и Медведеву Самохин не обратился. Те сами, учились на двойки. Амосова не попросил: не любил Амосова.

Пришел домой. Отец был трезвый. Самохин к нему:

— Как же быть, папа?

— Лодыря гоняешь, — недослушав, сказал отец. — Я из кожи лезу, по ночам спину гну, стараюсь лишнюю копеечку заработать, а ты двойки хватаешь. За тебя, дурака, деньги в гимназию платят.

А через несколько дней, после новой двойки, поставленной Шваброй, Самоха случайно подслушал разговор Нифонтова с Лобановым.

Нифонтов стоял за вешалкой в раздевалке и говорил:

— Швабра к Самохе придирается. Замечаешь?