Полиен Яковлев: Шурка — Зубная Щетка

На дворе стоял светлый май.

Утренние солнечные лучи скользнули по подоконнику и заиграли яркими зайчиками на стене комнаты, в которой спали два брата — Петя и Шура Пастуховы. Сладко спалось ребятам.

Но вот на колокольне пробило семь часов.

Петя открыл глаза, потянулся, и вдруг, как ужаленный, быстро вскочил с кровати. Еще с вечера, ложась спать, он дал себе слово: проснувшись, ни одной минуты не оставаться в постели.

— И вовсе нетрудно вставать сразу, — решил он.

Быстро распахнув окно, выглянул Петя во двор, где уже важно похаживал его любимый пес Шарик.

Увидев своего хозяина, Шарик завилял хвостом.

— Эй, Шарик, доброе утро!

Шарик подошел ближе и радостно залаял:

— Гав! Гав!

— Сейчас, сейчас, Шарик!

Захватив одеяло, Петя выскочил чрез окно во двор.

— Ну, Шарик, за работу!

Развесив одеяло на веревке, Петя стал выбивать из него пыль и подпевать:

Выбив одеяло и проделав то же самое со своей одеждой, Петя вернулся в комнату и подошел к постели брата.

— Шура, вставай!

Шурка что-то промычал, натянул на голову одеяло и снова захрапел.

Петя стал его трясти.

— Шурка, слышишь, довольно дрыхнуть. Вставай! Вредно спать долго…

Шурка не отзывался.

— Ну, подожди… — сказал Петя, и стащил с брата одеяло.

Шурка рассердился:

— Чего пристал? Я спать хочу. Отстань!

— Да, ведь, ты-ж проснулся? Ну, что за охота валяться? Вредно.

— Убирайся к чорту! Отдай одеяло.

— Эх ты, сонная курица!

— Вот, чорт, пристал. Давай одеяло, а то тумаков надаю.

— Да уж восьмой час…

Шурка вскочил, выхватил у брата одеяло и, выругавшись, снова завалился в постель.

— Да ты хоть с головой не укрывайся. Вредно так дышать. Ну, какой ты после этого пионер?

— А вот, как дам тебе сейчас, так будешь знать, как приставать. Вот прилип, сатана!

— Ну, дело твое. На себя потом и пеняй.

Взяв полотенце, мыло, зубной порошок и щетку, Петя отправился к водопроводному крану; сбрасывая с себя рубаху, он снова запел:

Тщательно почистив зубы, Петя принялся за гимнастику. Проделав положенные на утро упражнения, он умылся, обильно намыливая себе и руки, и лицо, и свою стриженую голову и, наконец, обтерев себя по пояс мокрым полотенцем, отправился в комнату.

— Шурка, да ты встанешь или нет?

— Мм-ы… Не лезь…

— Валяется, как старый хрыч, — рассердился Петя: — размазня дохлая!

Вошла мать.

— Ты, Петя, уже встал?

— Я-то встал, а вот Шурка, смотри, до сих пор валяется.

— Чего-ж ты его не разбудишь?

— Попробуйте, разбудите-ка его, идола.

— Шура, вставай, мальчик: пора, самовар уже на столе.

— Мм… Отстаньте… Еще рано…

— Какое там рано! Все уже давно встали.

— А? Чего? Я спать хочу.

— Вставай, уже скоро восемь. Да, вставай-же, а то водой холодной оболью.

— Сейчас… Я еще минутку…

— Нет уж, голубчик, вставай, вставай сию же минуту.

Шурка высунул из-под одеяла голову и, чуть приоткрыв глаза, протирал их кулаком.

— Вечно этот Петька спать не дает…

— Да ведь в школу опоздаешь…

— А я сегодня не пойду.

— Это еще почему? — удивилась мать.

— Так… Не хочу… Голова болит…

— Оттого и голова болит, что дрыхнешь много, — сказал Петя.

— А тебе, Петька, ей-ей скулы на бок сверну. Чего ты ко мне привязался? Надоел ты мне со своими гимнастиками, да обтираниями, да зубными щетками.

— Эх ты, а еще пионер! По шапке тебя из отряда, вот что!

И Петька весело запел:

— Это, Шурка, наверно про тебя такую песню сложили. Как ты думаешь?

Шурка спустил с кровати ноги и стал скрести пятерней в голове.

— Фу, Шурка, смотреть на тебя даже противно, — сказала мать, — чешешься, как поросенок…

— Точь в точь, как в песне, — подхватил Петька, и снова запел: