Полиен Яковлев - Первый ученик

«Прощай, мой аптечный Амосик, — сказал про себя Самоха и до краев наполнил ботинки касторкой. — Ничего, не обижайся, от касторки кожа становится только мягче», — мысленно утешил он врага.

Возвратясь в аптеку, Самоха взял шапку и пошел в сени. Там в темноте он нашел корзиночку и, тихо отворив дверь, переступил порог. На дворе уже было темно. Замкнув дверь на ключ, он бросил его в форточку и побежал к воротам.

Через полчаса конка доставила его на вокзал…

Прошло пять лет.

Стояла осень.

Дул сильный ветер и трепал во все стороны красный флаг. Его полотнище то билось о древко, то разворачивалось во всю ширь.

Наступал вечер. Над заводом пылал закат.

Тысячи рабочих с напряженным вниманием слушали молодого оратора.

— Товарищи! — звучал над толпой его свежий звонкий голос. — Товарищи, будем твердо стоять, как один!

Оратор скинул с головы шапку, и копна рыжих, как солнечный закат, волос заколыхалась под ветром. А когда он закончил свою короткую и яркую, как огонь, речь, по всей заводской площади понеслось ураганом:

— Долой царя! Долой самодержавие!

Самоха в лоснящейся рабочей куртке стоял недалеко от оратора и не спускал с него своих влюбленных глаз.

«Так вот ты какой, рыженький мой Мухомор», — думал он и уже твердо знал, что за ним он пойдет до конца.

А ветер шумел и гудел в проводах, густою сетью опутавших большой завод.

Вдруг кто-то крикнул:

— Драгуны!

И все повернулись в сторону широкой улицы.

К заводу на рысях шел эскадрон. Впереди него, сжав крепко в руках стек с серебряной ручкой, ехал молодой корнет Николай Амосов…

Самоха наклонился и, не спуская с корнета глаз, схватил с мостовой булыжник…

Тяжести из железа в виде цепей, колец, полос и пр., которые кающиеся носили на теле.

Латинское слово. По-русски — слон.

Латинское слово. По-русски — осел.

Надгробная надпись в стихах или прозой.

Человек предполагает, бог располагает.

С богом!

Фараонами рабочие дразнили царских полицейских.