Николай Богданов - Гора Крутая

…Шумит веселый народ на горе Крутой.

Кончилась школа, убрали скотину, повечеряли; старики на запечные места покарабкались, а вся молодежь кто с ледянками, кто с салазками, а иные счастливцы со скамейками на гору Крутую.

Крепко повязала Дуняшка полушалку, а бабушкины красные чулки веревочками завязала; на горе растрепаться немудрено, беспокойная эта гора.

Иван собирался тоже старательно, все привязал — и голицы и шапку ушастую, а поверх шубы красный галстук выпустил, считает себя Ванька первым пионером на селе. Как же, вот елки осенью рассаживали, кто больше всех насажал? — Он. А кто на сходе слово от пионеров говорил? — Он же.

Как тут не считать себя Ваньке первым пионером.

Так выкатили они скамейку, перевернули, заиневел ледок!

— Дай-ка водицы, — сказал Иван. Дуняша подала ему ковшик. Плеснул Иван раз-другой, и на ядреном морозце заиграла вода радугами.

— Эх, ты, гладенький! — Провел Иван рукавицей по свежему ледку.

— Эх, скамеечка самокаточка!

Эдакий ледок вывезти не шутка, сперва скамейку навозом обмажешь, разровняешь, снежку посыпешь, а уж потом водицей, и так каждое утро поливаешь. Чуть не так, чуть на один бок, и никуда скамейка не годна — заныряет.

— Гожа у Ваньки скамейка, все соседи говорят.

И гордится Иван скамейкой. По селу раскатит-раскатит.

— Сторонись — дай дороги!

Так и сейчас, поставил Иван скамейку, вытер сиденье подолом шубейки, «садись штоль», нарочно грубо сказал Дуняшке. А у Дуняшки и гляделки врозь! Прыгнула, вцепилась и от счастья слова сказать не решается.

Двинул Иван скамейку сперва тихо, у двора катыхи твердые, а как на дорогу выехали, навалился всей грудью, скакнул раза два, вскочил сам сзади, и пошла скамейка юлить по дороге.

— Эй, буржуи, — кричит Ванек встречным без скамеек, — сторонись, пролетарии едут!

— Ишь разошелся, — ворчат встречные, рюхая в снег. Как увидит Ванька впереди себя ледень иль салазки, из шкуры вылезет, а обгонит, да норовит невзначай стукнуть — хоть и легонько, а знай наших!

Дуняшка от восторга цветет маком, да нет-нет визгнет на особо страшном месте не на всю улицу, а с понятием, слегка.

— Струсила, — смеется Ванька, ему лестно.

Дуняшка захихикает и еще больше раскраснеется.

Так лихо доезжают до горы.

Шумит гора Крутая. Зимний перерыв в школе объявили.

Народу съехалось, как на ярмарку, деревня большая — два конца; поречный конец дворов шестьдесят да заречный — сорок, а гора на всех одна, толочется народ, галдит. Всяк старается первым катить, оттого задеваются, оттого и кувыркаются зря.

Ледней и салазок, скамеек всяких — целая очередь у горы, стали и Ванька с Дуняшкой в ряд. Задор у Ивана разыгрался, а тут вот жди.

— Эх, и катнет его ледянка, дальше всех, до незаезженного снега!

— Эй, вы тама, — кричит Ванька, — шевели, не задерживай.

И видит он, подныривают иные мимо череда.

— Кто там зря пущает?

— Да они сами…

— Как так то-есть сами?

— А вон глянь — гляди Парфенька опять!

Не вытерпел Иван, подскочил, цоп Парфеньку за шубу:

— Куда прешь, элемент несознательный!

— А ты чего шубу дерешь, — огрызнулся Парфенька.

— Не пущу, не рвись.

— Ну и оторви, оторви только…

— Тпру-тпру серый… стой, — поддразнивает Иван и держит Парфеньку за шубу, пока едет народ до его череда.

— Ну, Дуня, трогай! — Дуняшка пододвинула скамейку к самому краю, и сердце у нее забилось: ох, уж и страшно, ох, уж и ехать ли?

Ванька подпрыгнул, влепился сзади, ледянка провалилась, как в пропасть, поддала раз, поддала два, как крылатый конь перелетела ухабы и понеслась по ровному скату. Дух ветерком занимает…

Ух!.. — скамейка взрыла пухлый, нетронутый еще никем снег и Дуняшке залепило все глаза.

— Вон куда хватила!

— Здорово… — протирает Дуняшка глаза и видит, заехали они в самые незаезжаемые места.

— Никто кроме нас! — Иван повертывает скамейку и чертит новый круг по незатоптанному снегу.

С горы все видят, рукавами кажут — эко Иванова скамейка куда маханула!

Лезет Иван на гору, топает громче всех, а девчата, что галчата, облепили скат и орут:

— Скати Иван, Ваня скатни… меня, скатни меня!