Наталия Лойко - Ася находит семью

— А что? Баловаться нельзя? В саду полно ребят, а я и посмотреть не могу…

— Вот ты кого высмотрела, — улыбнулась женщина и сразу стала другой. Она как-то по-домашнему пригладила темно-русые волосы, прикрутила растрепавшийся пучок. — Понравились наши ребятишки?

— Как — ваши?

— У нас в Наркомпросе свой показательный интернат.

Слово «интернат» было знакомо Асе. Она похолодела от страшной догадки.

— Могут сразу схватить?

— Кого?

— Меня. В приют. В интернат ваш несчастный.

Вспомнилось все: катушки, покорность Вари в присутствии Дедусенко, поход сюда, где сад полон интернатских. И еще эти при входе в Наркомпрос веселые рассказики про кучера, про темницу, это старание отвлечь ее. И обещание, взятое с нее Дедусенко, обещание, приковавшее ее к месту, отнявшее возможность удрать… Ловко!

Ася заметно изменилась в лице; та, кого она принимала за учительницу, спросила:

— Чего же ты испугалась? И как это ты очутилась у нас?

— Добрая фея привела.

— Кто?

— Большевичка одна. Хитрая. Как и все они, понимаете? — Черные глаза Аси вдруг сердито блеснули. — Вы чему смеетесь? Истинная правда! Вела меня сюда, а про интернат ни словечка. Зубы заговаривала.

— В интернате у нас все переполнено, глупая. Попросишься, не возьмут. А ты что? Ты в семье живешь или как?

Асина собеседница беспокойно оглянулась на дверь, было видно, что она не располагала свободным временем. Однако присела, выслушала Асины жалобы, затем сказала:

— Глупенькая… Бояться тут нечего. Для чего же сейчас так спешно создают детские дома? Чтобы всех вас сохранить. — Улыбка тронула губы говорившей. — Тоже большевистская хитрость.

Женщина немного помолчала, а потом осторожно спросила:

— Так кто же эта посторонняя женщина, что ради тебя пришла к нам?

— Так одна… Дедусенко… — Ася выложила все, что знала про Татьяну Филипповну. Последние слова произнесла, осуждающе поджав губы. — Не только шить умеет, но и командовать. И сказки рассказывать, когда ее не просят.

— Очень хорошо.

— Ничего хорошего.

— Но ты все-таки дождешься ее, не сбежишь? Или струсила, признавайся…

— Может, и струсила, а дождусь. Не обманщица.

— Я и вижу, что не обманщица. Только в форточку больше не лезь. А Татьяне Филипповне передай, чтобы сразу шла ко мне. Пусть войдет в приемную и скажет, что ее звала Надежда Константиновна.

— Кто? Ладно. Передам.

Уже в дверях Надежда Константиновна сказала:

— И не грусти. Никто тебя насильно не схватит.

— Пусть хватают. Мне все равно.

— Уж и все равно! Почему же нам, взрослым, не все равно, что с тобой станет? Ну-ну, не вешай носа! Будет невмоготу — прибежишь. Запомнишь к кому?

— К Надежде Константиновне.

В кабинете Надежды Константиновны Крупской, как и в других комнатах Наркомпроса, бросалось в глаза характерное для того времени сочетание так называемых «остатков былой роскоши» с суровыми вкусами новых хозяев. Стильный диван для посетителей и донельзя скромное убранство письменного стола. Массивный, черного дерева стол, примыкающий к письменному, предназначенный для того, чтобы вокруг него рассаживались участники небольших совещаний, и облезлые венские стулья, обступившие этот стол. Великолепно отделанные стены и два небольших, воспроизведенных типографским способом портрета в простеньких рамках: Маркс и Энгельс.

Татьяна преодолела смущение и, представившись Крупской, села. Та удивила ее с первого же вопроса, назвав Григория партийной кличкой Дятел. Расспрашивая о Дятле, Надежда Константиновна сама припомнила, как он заезжал к ней в Краков; помнила она и некоторые подробности его побега из вологодской ссылки.

После эмиграции Григорий иногда рассказывал о Крупской, помощнице и друге Ленина, о поразительных свойствах ее памяти. Он восхищался тем, с какой точностью, неся на своих плечах утомительную будничную работу большевистского ЦК, она запоминала все необходимые сведения — шифры, фамилии, партийные клички. Теперь Татьяне довелось самой убедиться в этом. Надежда Константиновна, как оказалось, знала многих товарищей Григория, помнила, кто где работал в годы подполья, на какой участок работы послан сейчас.

Расспрашивая о работе Дедусенко в Москве до того, как он стал командиром, Крупская, как показалось Татьяне, старалась побольше разузнать и о ней самой. Роясь в ящике письменного стола, она спросила:

— Вы читали письмо, которое ваш муж переслал мне накануне отъезда? О детских домах.