Наталия Лойко - Ася находит семью

— Отматывают, — ответила Татьяна, — да не так, как ты. Не хитри, Варя, со мной…

Варя чуть не напомнила, как совсем недавно та же Татьяна Филипповна смеялась над ее, Варькиной, хитростью. Вышла задержка из-за закройного цеха, и Варя, развлекая соседок, изображала, как ловко она надувала мадам Пепельницкую, бегая по ее поручениям. Варя, конечно, прихвастнула, потому что надуть хозяйку было почти невозможно, но все очень смеялись, а Дедусенко даже сказала, что Шашкиной надо идти в артистки.

Сейчас Варя совсем не чувствует себя артисткой. Не поднимая глаз, она бормочет:

— Чего там хитрить… На Сухаревку снесла.

— И ты не поперхнешься таким супом?!

В тех случаях, когда разговор невозможно было вести в шутливом тоне и, скорее, требовался некоторый пафос, Татьяна становилась излишне краткой:

— Считаешь, можно без ниток?

— Чего — без ниток?

— Армию обмундировать. Каждая утаит по катушке, а Колчак…

До Вари словно издалека доходили слова о том, что фабрика теперь своя, не хозяйская, что фабричное добро — общее: если тащишь, то у своих, у тех же рабочих, у красноармейцев… Она куталась в платок, скрывая озноб. Позабыв про суп, который мог выкипеть, не беспокоясь даже о том, какие неприятности ей может доставить вмешательство Дедусенко, она мучилась одной лишь мыслью: что бы сейчас подумал о ней тот, кого она сама проводила в Красную Армию?

Варя нарушила молчание неожиданным вопросом:

— Правда, что вы записались в партийные?

— Правда.

— А верно… Верно, что теперь не время для чувств?

— То есть как это теперь не время? Теперь?

Выслушав негодующую, хотя опять-таки довольно краткую отповедь, Варя долго молчала. Затем встала, подошла к комоду, достала заветную, хранимую в чистой тряпке, горжетку, встряхнула ее, чтобы мех выглядел лучше.

— Берите!

— Мне? С ума сошла.

— Вам. То есть всем. Вы же сами записывали в кружок, чтобы спектакли ставить. — Пытаясь побороть смущение, Варя изысканным, так она полагала, жестом набросила на плечи горжетку. — Можно графинь играть.

Нельзя было не оценить Варин порыв. Незаметно, как бы между делом расспрашивая о ней на фабрике, Татьяна узнала и о «шикарной» обнове, приобретенной «с серьезной целью». Татьяна отстранила горжетку. Варя обиделась:

— Осуждаете, что не продала? Это же не катушки. Не берут! Это предмет роскоши.

Татьяна не сумела сдержать улыбку.

— Эх ты, графиня… Прячь в комод. Важно, чтобы поняла…

Тем временем Ася занимала Шурика. Вначале они поссорились из-за того, что он отверг предложенную ему книжку. Когда-то Ася зачитывалась ею. «Моя первая священная история», подаренная бабушкой, блистала яркой обложкой, было в ней множество иллюстраций.

— Не люблю картинок! — замотал головой Шурик.

— Врешь?

Мальчик оттолкнул книгу:

— Это здесь вранье, здесь! Поповские враки.

— Не буду я занимать тебя.

Однако вид священной истории напомнил Асе, что надо быть милостивой к заблудшим душам. Кроме того, ее тревожило — что за разговор происходит в детской? Зачем пришла эта женщина? Пожалуй, лучше не ссориться. Так или иначе, Ася принесла в дар Шурику свою самую любимую сказку.

— Ну ладно… Я расскажу тебе про мальчика, который заблудился и попал в волшебную страну.

Захлебываясь, сверкая черными горящими глазами, Ася вела вдохновенный рассказ, все более завораживая своего слушателя. В сказке особенно захватывающим был миг, когда в конце своих скитаний мальчик очутился перед входом в страну чудес, откуда доносились тончайшие ароматы колбас и пирожков, растущих прямо на деревьях. У самого входа возвышалась гора гречневой каши. Голодный маленький путник, упав на колени, прильнул ртом к подножию горы…

Тут Ася не пожалела красок: каша оказалась не рассыпчатой, приготовленной из поджаренной крупы, а другою — нежной, жидковатой, теплой. Густо промасленную размазню можно было прямо втягивать в себя ртом. Ляжешь, ткнешься в нее лицом и тянешь…

Сила искусства была потрясающей. Шурик, до сей поры деликатно не интересовавшийся хозяйским супом, повернулся к нему как заколдованный. Не пришлось Асе досказать сказки. Она налила полную тарелку, распорядилась:

— Садись!

Когда взрослые вошли, было поздно решать, что делать со злосчастным супом: дети уплетали по второй тарелке.

Варя потянула за рукав опешившую мать Шурика:

— Пусть. Не выливать же…

Татьяна сказала, что считает необходимым вмешаться в судьбу Аси, и приказала найти письмо из Наркомпроса. Ася взглянула на Варю, поняла, что спорить нельзя, и стала рыться в шкатулке. Шкатулка была красивая, полированная. В ней, кроме всего, хранились лучшие Асины рисунки — про гномиков, про Снегурку. Шурик потянулся было за ними, да получил отпор: