Наталия Лойко - Ася находит семью

— Не любишь картинок, не лезь!

Асю смущал покорный вид Вари, а то бы она и Шуркиной матери что-нибудь сказала. Что-нибудь вроде того, что нечего всюду совать нос, что чужие дети ее не касаются… Она даже представила себе, как отбрили бы такую тетку оборвыши, кормящиеся возле Сухаревой башни.

На дне шкатулки лежал конверт с траурной каймой (Б. Аванцо. Кузнецкий мост. Роскошная почтовая бумага). В таких конвертах знакомым посылались письма, сообщавшие о смерти Асиного отца. Тут же нашлось письмо из Наркомпроса.

— Мама, а марка есть? Покажи!

Наевшись бараньего супу, Шурик повеселел и порозовел. Ася невольно залюбовалась им, худеньким, остроглазым. Улыбка приоткрыла его зубы, видно недавно прорезавшиеся на смену молочным, еще по-детски в зубчиках, как почтовые марки.

— Мама! — восторженно прошептал Шурик. — Папа говорил, что скоро выпустят новые, революционные. Покажи, выпустили?

— Не хватай! — словно взбесилась Ася. — Не твое.

Позабыв, что надо быть милосердной, она размахнулась и дала мальчику тумака. Ошеломленный, тот заревел не сразу, а потом никак не мог успокоиться. Трудно было понять, чем он обидел эту сумасшедшую девчонку. Кто мог знать, что Асе показалось, будто Шурик похвастал тем, что у него есть отец и мать.

Татьяна Филипповна сказала Варе:

— Видишь?

Варя поняла это так: «Вот что значит таскать детей на Сухаревку».

К Асе Татьяна Филипповна обратилась уже после того, как завязала всхлипывающему сыну башлык.

— Во вторник в школу не ходи. Жди меня.

Ася снова взглянула на Варю и снова прочла в ее глазах, что спорить нельзя.

Шаги. Шаги… Тишина раннего утра сменилась гулом многих шагов. Не только тротуары, но и мостовые во власти пешеходов. Почти не слышно трамвайных звонков, скрипа извозчичьих полозьев, гудков автомобилей. Москвичи пешим порядком преодолевают расстояния между местом жительства и местом работы. Над городом серое ровное небо. Ни солнца, ни синевы.

Как и все, деловой походкой шагает Татьяна, рядом с ней покорно семенит Ася. Покорно не только потому, что она побаивается своей спутницы в мужских сапогах, но и потому, что в Наркомпросе, по уверению Вари, ее — Асю — ждут всяческие блага. Ложась в темноте спать, они обе помечтали вслух, как сотрудники школьного отдела сначала взглянут на письмо, затем на Асю, всполошатся и спросят, что ей нужней — валенки или талоны в детскую столовую? Как-никак Асина мама была почти что школьный работник…

С Крымского моста Ася увидела четырехэтажное, с большими окнами здание, переданное Народному комиссариату просвещения около года назад, когда вместо Петрограда столицей стала Москва. Сюда, в бывшее учебное заведение для детей московских дворян, она приходила с мамой…

Татьяна обернулась к девочке, которая вдруг уперлась, начала разглядывать застывшую реку, пешеходов, свалку мусора на льду.

— Слушай, Царевна-несмеяна, ты знаешь, что прежде помещалось в этом доме?

— Знаю. Подумаешь… Императорский лицей.

— А знаешь, о чем был первый приказ Луначарского, когда Наркомпрос переехал сюда? — Татьяна, взяв Асю за плечи, заставила ее сдвинуться с места. — В подвале жили люди, низшие служащие лицея: дворники, прачки, всякая прислуга. Нарком распорядился всех их переселить в верхние этажи.

— Ну и что?

— А то, что весело было! Перекочевали, как говорится, из хижин во дворцы.

То и дело подталкивая Асю, Татьяна расписывала, как необычно, можно сказать, дико выглядели коридоры прежнего лицея в первые дни, пока наркомпросовцы не навели порядок. Корыта, прочий скарб и дети… дети… Почище, чем в «Апеннинах»!

Кстати, именно в «Апеннинах», где обитал и люд, причастный к народному просвещению, Татьяна наслушалась рассказов о жизни Наркомпроса, об его истории. События летели так стремительно, что каждое из вновь возникающих учреждений незамедлительно обзаводилось своей историей, своими преданиями.

— Отгадай, в чем еще недавно разъезжали здешние сотрудники? Ну, ездили на обследования, на заседания?

— Как это разъезжали, когда все пешком?

— Вот именно: у них был свой экипаж. Четырехместный, лакированный. Ландо. И лошадь была — красавица, только потом ее нечем стало кормить.

— И кучер был?

— Ого! Самая важная персона в Наркомпросе. Ни за что не соглашался расстаться с цилиндром и парадным кафтаном. Даже лицейские вензеля отказывался отпороть.

— А возить не отказывался?

— Возил. Но восседал на козлах, словно истукан. Ни разу к седокам не повернется. На слипе у него так и было написано: «Презираю новых хозяев».