Николай Григорьев: Двенадцать поленьев

Это два бронированных вагона с пушками и пулемётами, а посредине — паровоз.

И дышит паровоз дымом прямо в рот и в нос. Живо всех перепачкал. Из-под гребешка, когда причёсываешься, угольки сыплются.

Это одно. А пороховая гарь?

Когда бронепоезд стреляет из пушек — лица у бойцов становятся разрисованными. Будто чёрным карандашом нос обведён. И глаза обведены. И рот. Пороховая гарь набивается в складочки кожи.

Но и это не всё. На бронепоезде чего ни коснись — всё жирное от смазки. Пушки смазаны. Пулемёты смазаны. Снаряды в ящиках — и те смазаны. А про паровоз и говорить нечего: с него даже каплет машинное масло.

Всё вокруг жирное. Бойцу и не уберечься. В первом же бою мы так извозились в смазке, что стали, как тигры, полосатые. Или пятнистые — как жирафы.

Да ещё пооборвались. Бронированный вагон тесный. Вот и натыкаешься на острые железные углы. Трещит одежда!

И смешно вспомнить: нравилось нам ходить оборванными да чумазыми.

Люди останавливаются, шепчутся:

«Это с бронепоезда. Геройские хлопцы!»

А мы в ответ ещё больше прорехи выпячиваем.

Гордимся дырками.

И вот, представьте, какой вышел случай.

Стоим после боя на станции, отдыхаем. Ребята завалились спать — кто возле пушек, кто у пулемётов.

Вдруг поблизости — всадник. Всё на нём ладное — и шинель и ремни. Выбрит. Аккуратно подстриженная тёмная бородка.

— Кто бы это такой?

Разбудили командира.

Глянул он на всадника...

— Да это же Щорс, ребята! Надо встречу устроить! — И велел будить бойцов.

Николай Александрович Щорс — прославленный полководец. Щорса знал на Украине каждый.

И вот он — к нам в гости!

Конечно, мы, бойцы, — кубарем из вагонов. Встали перед бронепоездом в шеренгу.

Командир повернулся к нам:

— Смирно! — Прошагал вперёд — раз, два — и отдал Щорсу рапорт.

Щорс приложил руку к козырьку:

— Здравствуйте, товарищи!

Мы дружно ответили.

Стоим, а Щорс рассматривает нас. До того пристально смотрит, что бойцы даже шевелиться начали, как от щекотки.

— Кого это я вижу, интересно? — Щорс нахмурился. — Неужели советские бойцы? Нет, нет, это какие-то голодранцы на бронепоезде!

Командир стал оправдываться. Мол, на бронепоезде с одеждой беда. Не уберечься. Куда ни повернись — железо.

Щорс слушал с усмешкой.

— Железо, говорите, виновато?

И достаёт из фуражки иголку с ниткой.

— А про это железо вы забыли, товарищ командир?

Повернулся и уехал.

Вот какое получили замечание от самого Щорса! Совестно вспомнить...

Конечно, тут и иголки нашлись на бронепоезде и нитки.

Как взялись ребята портняжничать — живо починили одежду.

Глядим: целая, но грязная — опять нехорошо.

— На речку, ребята, бегом!

И развели мы большую стирку.

Правда, с мылом в ту пору было плоховато. Пошёл по рукам один-единственный на всех обмылок.

Но в ручье песок! А при старании, как говорится, и из песочка можно выжать мыльную пену.

Пока купались — солнышко одежду высушило.

С тех пор оставили мы глупую повадку — ходить чумазыми да оборванцами.

Боец Красной Армии должен быть опрятным — хоть в бою, хоть на отдыхе!

Теперь расскажу, какое у нас на той речке произошло знакомство.

Возвращаемся на бронепоезд, идём берегом. Подбираем плоские камешки и — швырк, швырк! — на воду.

Вдруг туда же в воду — бултых какая-то девчонка.

Прямо в одежде.

Вынырнула, вскрикнула — и тут потянуло её течением на тёмную глубину. Только коса с бантиком на поверхности. Но вот уже и бантик скрылся.

— Утонет! Спасай, ребята!

Я — сапоги долой и в воду. На Неве вырос, никакой глубины не боюсь.

Но и кроме меня нашлись умелые пловцы, так что не разобрать, кто из нас вытащил девчонку из омута.

Откачали её, привели в чувство — и призналась она, что топиться пришла.

Конечно, в слёзы.

И бантик свой кусает. Мокрый он, не развязать — так она зубами.

Ребята рассердились:

— Да обожди ты с бантиком, дурёха! Выкладывай, что случилось.

И рассказала девчонка про своё горе.

Сирота она — ни отца, ни матери. Живёт у дяди, деревенского лавочника. Человек он злой и скупой. Пасла она лавочниковых свиней, пряталась по оврагам, где не стреляют, да и не заметила, что отошла далеко от дому. А тут — дубрава. Свиньи, понятно, накинулись на жёлуди: это для них первое лакомство! Разбрелись по лесу.