Николай Григорьев - Двенадцать поленьев

Нашёлся смельчак. Скинул шинель, разделся на ветру и — с разбегу шлёп в море.

Сомкнулась над ним ледяная вода.

Выплыл, молотит по воде ногами, чтобы согреться, ухватился рукой за минреп, да, вижу, плохо парню, синеет... Не успели ему и нож подать, как самого пришлось вытащить. Завернули его в тулуп — и в каюту.

— Держи-ка! — Я передал свой багор старшине тральщика.

Начинаю сам раздеваться. Сам решил нырять.

А тут — машинист. Вылез из трюма грязный, просаленный, показал белые зубы.

— Меня, — говорит, — мороз не возьмёт. Я салом смазанный. Давай, комиссар, нож!

Ножик взял в зубы, разбежался — и бух в воду.

Ну и пловец, гляжу. Любо поглядеть, как рыба! А минреп пересёк с одного маху, только нож блеснул лезвием.

Тем временем спустили шлюпку. Ребята на шлюпке, придерживая мину за оставшийся у неё хвостик, оттащили подальше от корабля. А уж расстрелять её ничего не стоило.

Вот и всё, что случилось с нами в море.

После этого, уже без приключений, мы расчистили дорогу кораблям.

По-разному называют артиллеристы этот домик: кто говорит — «прозрачный», кто говорит — «воздушный». А сапёры, которые домик построили, назвали его «Стой — не шевелись».

Дело было летом, в лагере. Артиллерист я молодой, попал в лагерь первый раз. Слышу кругом все эти разговоры про домик, а сам только глазами хлопаю: ничего не понять.

— Что, — спрашиваю, — за домик? Где такой? Хоть бы поглядеть.

А товарищи посмеиваются:

— Попадёшь на стрельбы — узнаешь!

Не стал я приставать с расспросами. Знаю своё дело, несу солдатскую службу.

Пришло время стрельб.

Приехали на место.

Гляжу — поле передо мной, конца-края нету. Трава, луговые цветы, тут и там кустарник — даже в глазах зарябило.

Объясняют мне:

— Это полигон. Ещё с ночи вокруг поля караул выставлен, чтобы случаем не забрёл сюда грибник или какой отдыхающий.

А тут уже и пушку выкатили на позицию.

Команда:

— По местам!

Бросились ребята к пушке. А меня командир наводчиком ставит, мне наводить пушку на цель. Боязно с непривычки, но говорю себе: «Не робей, Ваня, покажи, что не напрасно тебя зиму учили...»

И тут показывает мне командир домик в поле. Далеко, у самого леса.

— Рассмотрите, — говорит командир.

Рассматриваю. Чистенький такой домик, беленький, с красной крышей.

— По домику!

И командир даёт команду стрелять.

Навожу я пушку, а домик жалко. «Эх, — думаю, — конец тебе, домик, пришёл. Разлетишься ты сейчас в щепки!»

Заложили снаряд.

— Огонь!

Дёрнул я за шнур, грохнула пушка... Смотрю — устоял домик.

Ишь ты, мал, да крепок! Не деревянный, видно, а кирпичный.

Ещё снаряд заложили. Прицелился я, выстрелил.

Стоит домик.

В третий раз ударил... Стоит. Никакого последствия.

«Что-то крепкий уж очень, — думаю себе. — Не из гранита ли сложен? Кирпич бы уж развалился».

Тут я раз за разом пустил три снаряда. И гранит раздолблю!

Смотрю в бинокль — и глазам не верю... Хотя бы царапина на стене, хоть бы кусок штукатурки обвалился!..

— Стрелять не умеешь, — зашептали вокруг меня товарищи.

— Все снаряды мимо...

А я чуть не плачу.

«Ах ты, дрянной домишко! Да я ж тебя...»

Но командир не дал больше стрелять.

— Отбой!

И побрели мы к домику. Командир впереди шагает, я следом иду. А рядом со мной товарищи — молчат, насупились.

«И чего, — думаю, — смотреть? Зачем идём? И без того видно — никуда я не годный наводчик...»

Вдруг кто-то из ребят схватил меня за руку:

— Гляди! Командир-то...

Я и рот разинул.

Командир наш сквозь домик прошёл. Не в дверь, а прямо через стену. И опять белая стена.

Мы переглянулись.

— Давай на помощь, ребята. Тут что-то неладно!

И пустились мы во весь дух выручать командира.

Подбежал я к домику, гляжу... А он знаете из чего?

Из верёвочек. Навешены густо верёвочки, с бантиками из мочалы. Сверху всё красным покрашено, пониже белым... Никакого и домика нет — одна занавеска.

Раздвинул я руками верёвочки. Ребята за мной.

А тут, позади занавески, — яма на яме, яма на яме.

— Видите? — сказал командир. — Это всё ваши снаряды. Все по домику. Все в цель. Ставлю вам за стрельбу отлично.

— Товарищ командир... — забормотал я. — Да как-же это всё? Для чего занавеска?

А командир и говорит:

— Это самая прочная стена — крепче деревянной, крепче каменной: пролетел снаряд — и опять верёвочки сошлись, опять домик целый. А ставить бы здесь настоящие дома — так на наших артиллеристов не напастись. Ведь как стреляют: пострелял — и дом долой, пострелял — и дом долой. Ну-ка, сколько домов надо на всех?