Владимир Добряков - Новая жизнь Димки Шустрова

Маме он сразу же все рассказал, едва только Надежда Сергеевна появилась в сквере, где они с Сомовым, как всегда, ожидали ее.

Информации на первой полосе не было, зато был торт. Самый лучший, какой только оказался за стеклянной витриной кондитерского отдела гастронома.

На торт, манивший розочками и шоколадной обливкой, набросились с такой жадностью, будто никогда и не ели таких вкусных вещей.

— Эх, пропадай моя талия! — Надежда Сергеевна взмахнула ножом и отрезала кусок, от которого в другое время пришла бы в ужас. — Аленушка, а тебе?

— И мне такой! — радостно сказала Алена.

— А мне и того больше, — басом, словно в трубу, прогудел Сомов.

Естественно, и рекордсмен уплетал торт за обе щеки.

А вечером произошло новое большое событие: зеленый крокодил открыл пасть!

Открыл не сразу. Запершись на веранде, изобретатели часа два в тазу с водой отлаживали, регулировали, навешивали на челюсть дополнительные ничтожные доли груза. И добились. Воздушные пузырьки, гонимые компрессором, послушно собирались под челюстью и широко открывали ее. Смотреть на это было удивительно. Но когда зеленого, с бугристой спиной крокодила поместили у передней стенки аквариума — зрелище было потрясающее.

Хищно поблескивая красными глазами, зеленый полупрозрачный крокодил через каждые четыре-пять секунд во всю ширь раскрывал длинную пасть, усыпанную белыми, острыми зубами, и выпускал пузыри воздуха.

К новому страшному жильцу, который был в несколько раз больше самой крупной рыбы, обитатели водяного дома отнеслись с опаской. Разглядывали его с почтительного расстояния. Только малюсенький сине-перламутровый самец гуппи набрался смелости, подскочил и клюнул крокодила в красный глаз. Но челюсть тут же открылась, и храбрец трусливо отпрянул в зеленые заросли.

— Боюсь, — сказала Надежда Сергеевна, — что у них начнется гипертоническая болезнь: не смогут выдержать такой нервной нагрузки. — И, смеясь, добавила: — Ах, какой прекрасный страшила!

В работе, заботах, в ежедневных будничных делах мелькали дни. Как пасть крокодила: хоп — день прошел, хоп — второго нет. Любчик еще письмо прислал: на следующей неделе уже возвращается. Похвастал, что правой рукой выжимает сорок три килограмма. Упорно, значит, тренируется. Однако на этот раз сильной воле друга Димка не позавидовал. Не только он один такой. А сам Димка? Не доказал разве, что у него тоже есть упорство и воля?

Но не это волновало Димку. Другое: почему нет вестей от Марины? Неужели из-за его второго письма? Думать так Димке было очень обидно. А что еще придумаешь? Заболела? Так все равно хоть несколько строчек могла бы написать. Может, в циркача Алика влюбилась? То-то все крутится рядом. Не очень, правда, верилось в это, но Димка уже и так думал. Иначе оставалось последнее: Марине не понравилось, что он пошел на завод и что его отец — рабочий. Ведь и сам-то Димка как недавно о рабочих думал? Неважно думал: что, мол, интересного в их деле? По пьянице водопроводчику обо всех рабочих судил. Да и ребята в классе, когда сочинение писали, — тоже не выражали восторгов ни от одной рабочей профессии. Киноактер, космонавт, балерина, ученый, директор — пожалуйста, все хотели стать. Только не рабочими. И вот узнала Марина, чем он занимается, что на завод ходит, и перестала писать. У нее-то отец лекции в университете читает, доцент.

Думал так и не верил, а мысли-то не гайки, не шайбы в ящике — из головы не высыплешь. Лезут и лезут мысли.

Димка несколько раз допрашивал бабушку — хорошо ли вынимала газеты, не обронила ли письма на лестнице?

— Да что ты, Дима, будто я слепая, не вижу, что в ящике. Газеты все развертываю, как же — не хуже других: читаю, интересуюсь, что в мире делается, и как там ихний президент бомбой страшной размахивает.

Всю неделю Димка чуть ли не каждый день ездил к бабушке, а не поедет, так бежит к магазину — звонить по автомату. Теперь, когда в аквариуме появился «прекрасный страшила», которого рыбы скоро перестали бояться, Димка немного даже и заскучал. То каждый день был занят, а теперь и делать-то нечего, тем более, мастер Никита Степанович опять отослал Димку в отпуск — чтобы играл в футбол, ходил на речку, в общем, отдыхал.

А Димка просто так отдыхать уже не мог. Хотелось чего-нибудь делать. И вот перечитал он снова письмо Марины, где она просила представить, как несется на сёрфинге с парусом и волосы ее ветром раздувает, и закопошилась в голове мыслишка. Взял карандаш и нарисовал доску с парусом, а под ней волны изобразил — крутой змейкой, как стружка на токарном станке. Красиво получилось. Тогда рядом с парусом принялся рисовать девчонку. Рисует, а не получается. Мысленно вот она, как живая, а на бумаге какая-то каракатица выходит.