Владимир Добряков - Новая жизнь Димки Шустрова

Димка вспомнил, как недавно гнался во дворе за кошкой, сцапавшей воробья, но рассказывать об этом не стал. Кошку все равно не догнал, воробья не спас, да и некогда рассказывать — вот уже портфель в другую руку переложила, сейчас скажет: «До свиданья!»

Портфель Марина переложила и на подъезд свой взглянула, а вот прощаться ей, видно, не хотелось. Черные глаза наполнились грустью.

— А проводить меня придете? — спросила, не поднимая ресниц. — Поезд в шесть часов вечера уходит. В среду. Папа на вокзал на машине отвезет. Мы все поместимся. Придете?

Любчик радостно закивал, а Димка вздохнул про себя.

— Придем, — сказал он и, чтобы не показаться грустным, бодро добавил: — Точно придем, как в аптеке!

По дороге к дому оживленный Любчик принялся было объяснять, что доска, на которой плавают в море, не простая, а специальная, и парус на ней должен поворачиваться во все стороны, но Димка слушал его плохо и с тревогой думал: приехала мама или не приехала?..

И только вставил ключ в щелку замка, понял: приехала! Из-за двери был слышен быстрый стук пишущей машинки.

И еще Димка понял, что он ждал мать, соскучился по ней.

По всему было видно, что и Надежда Сергеевна хотела поскорее увидеть сына. Пять секунд назад тюкала ее машинка, а когда Димка вошел в переднюю, то мама, уперев руки в бока, уже стояла в дверях комнаты и в нетерпении смешливо хмурила брови.

— Музыка! — воскликнула она и пропела: — Трам, та-рара-рам! Дорогу пятиклассникам! Сильным, ловким, умелым, хотя и не отличникам, но все равно — отличным ребятам!

Надежда Сергеевна обняла сына, расцеловала в обе щеки.

— Дневник обязательно посмотрим… Но прежде — вот тебе, в честь окончания! — Она по-девичьи живо метнулась в комнату, скинула тапок и босой ногой ударила по новенькому футбольному мячу. Сильно ударила, мяч отскочил от стены, и Дымок, с поднявшейся на спине шерстью, испуганно попятился, зашипел.

Димка подбежал к матери и тоже чмокнул ее в щеку. Именно о таком мяче он мечтал. Олимпийском! С яркими, рыжими пятнами, как на шахматной доске. Оказывается, мама и насос догадалась купить!

А как была довольна Надежда Сергеевна, что угодила сыну! И сама, кажется, рада была бы побегать босиком по квартире, погонять симпатичный мяч!

Но срочная работа ждала ее. Поговорила с Димкой ещё немного, посмотрела его дневник с короткой записью: «Переведен в 5-й класс», потрепала по волосам и опять удалилась в свою комнату, и вскоре вновь застучала ее машинка. Бабушка права: много мама работает, но не печалится, говорит, что каждый человек должен быть личностью, а для этого обязан хорошо делать свое дело. Еще когда Димка первый раз был в редакции, он заметил, как уважительно относятся к его маме. Только один дядька, про которого мама написала в газете, что он развалил работу в клубе, сидел недовольный, что-то сердито говорил, но его не очень внимательно слушали.

Елена Трофимовна, в отличие от дочери, появление внука встретила без всякого энтузиазма. И на чудачества дочери — как та пропела торжественный марш, как лихо ударила по мячу — смотрела с грустным укором. Бабушка была расстроена. Когда Димка сел в кухне за стол, она притворила дверь и пожаловалась:

— Не успела, Димочка, в дом зайти — сразу за телефон. Опять с Сомовым своим разговаривала. И голосок, ну прямо колокольчиком разливается… Да что же он за птица такая с перьями? Или, правда, красавец какой невозможный? Или министр какой главный, что и самой страшно сказать?.. Димочка, а?

А Димка-то знал, какой он министр! Сидит, насупился, кусок в горло не лезет.

Чтобы не горевать, не думать ни о чем, Димка взял олимпийский мяч и пошел во двор. А там — ребята, ошалевшие от солнца, от первых часов длинных, трехмесячных каникул, от того, что не надо бежать домой и готовить уроки, накинулись на Димкин новенький мяч, словно амазонские рыбки пираньи. Недавно Димка читал про них. Кишат в реке, а зубы и аппетит: стоит руку на минуту в воду опустить — одни белые косточки останутся.

Невелика в дворе площадка, где можно погонять мяч, но азарту от этого не убавлялось. Тут свои правила. Ни аутов, ни офсайдов — крик, беготня. Счет рос быстрей, чем в хоккее. Когда часа черва два, пропотевший и шатавшийся от усталости, Димка взял мяч под мышку и категорически объявил, что игра закончена, то счет выражался астрономическими числами — 22:17. Разумеется, в пользу команды, за которую, не жалея сил, сражался и сам Димка. Правда, игроки проигравшей команды кричали, что два гола у них зажилили, но это не имело принципиального значения: даже для почетной ничьей тех двух голов было недостаточно.