Фрэнсис Бернетт: Маленькая принцесса

— Я очень рада, — сказала Сара. — И вот я что придумала: может быть, миссис Браун разрешит, чтобы ты давала детям хлеб и булочки. Наверное, тебе это будет приятно, ты ведь знаешь, что такое голод.

— Знаю, мисс, — ответила девочка.

По этому короткому ответу Сара почувствовала, что та поняла ее. Анна же долго глядела ей вслед, когда они с индийским джентльменом выходили из булочной и садились в карету.

Когда мы решили издать снова книгу о маленькой принцессе и рассуждали о том, в какой мере надо править старый текст, одна молодая женщина, очень чуткая к слову, как-то странно ругала перевод. Наконец оказалось, что ей просто не нравится Сара, какая-то она гордая — и она думает, не перевод ли тут виноват.

Нет, не перевод. Хотя потом, из-за других недостатков, мы от него отказались, дело — в самой повести. Гораздо привычней в книгах тех лет робкие и нежнейшие героини, вроде леди Джен или Бетси из «Маленьких женщин». В детстве я тоже любила их больше, чем Сару, она казалась мне слишком взрослой, сильной, что ли. Оба эти качества, или одно из них, наверное, покажутся скорее достоинствами, чем недостатками, и, приступая к разговору о Саре, сперва поговорим о них.

Мы жили в чудовищное время. Проще сказать, хотя бы — предположить, что «сильный» лучше этому времени противился. Но слово «сильный» так неоднозначно… Спросите, и чаще всего услышите, что это — «тот, кто умеет настоять на своем», «властный», даже «напористый». А вот Бердяев говорил, что самая большая слабость — убить кого-нибудь, и чем твои действия к этому ближе, тем ты слабее. Тогда получится, что, скажем, обругать, оттолкнуть, пройти без очереди, вообще схватить себе, не уступить другому — слабость, а не сила.

Да что Бердяев, Пушкин пишет: «Нежного слабей жестокий»! А традиция томизма включает в «добродетель силы» терпение и связывает с ней — кротость. Прикиньте сами, сколько надо силы, чтобы что-то перетерпеть, тем более — укротить свой гнев.

Переводя на русский язык труды по нравственному богословию, название этой добродетели иногда передают не словом «сила», а словом «мужество» или — что особенно важно в данной связи — словом «стойкость». По-видимому, слово «сила» безнадежно пропиталось мирским своим толкованием, и, если употреблять именно его, даже наши несложные рассуждения покажутся сложными или, не дай Бог, «оригинальными». И тут приходят на память рассуждения Честертона о моллюсках и позвоночных. «Сильный» в ходовом смысле слова — как моллюск, у него очень толстый панцирь; сильный в должном смысле слова — позвоночный: панциря нет, держит что-то твердое внутри. Действительно, тогда очень уместно слово «стойкость». А рассуждение, на которое мы сейчас ссылаемся, посвящено благородству — качеству, которое необычайно высоко ценили не только дохристианские мыслители — скажем, Конфуций и Аристотель, но и святой Фома Аквинский. Вероятно, это понятие, это свойство — уместнее всего, когда думаешь о Саре Кру.

Теперь очень часто пишут о порче, даже о гибели генофонда. Слава Богу, чудо есть чудо, и люди, без Бога и без чуда, были бы намного хуже. Оглянитесь, сколько прекрасных людей. Но войдем в троллейбус, встанем в очередь, хоть на круглый стол какой-нибудь пойдем. Что там особенно удивляет?

Надеюсь, вас удивит, что довольно многие люди, вплоть до самых высокоумных, гордятся — оборотистостью, стыдятся — бескорыстия. Понятия «достоинство» вообще нет, ни своего, ни чужого. А уж делать что-то себе во вред (не нравственный, шкурный) — это глупость, и больше ничего.

Как же тогда полезно еще в детстве прочитать о девочке, которая жила не шкурно, а достойно! Помните, она знает, что способна даже убить, если ее доведут — но не способна поступить низко, солгать ради выгоды. Вы скажете, не проще ли читать о святых. Нет, не проще (хотя и лучше), потому что за эти несчастные десятилетия ставка на «умение жить» очень сильно пропитала души. Послушает несчастный ребенок Евангелие — само Евангелие! — а после услышит, как верующие люди говорят, например: «Одиннадцатая заповедь — умей крутиться» (это — «теория»)' или «Беги, беги, садись, а то место займут!» (уже практика). Что ж? Или он научится двоемыслию, или растеряется вконец, и, как это ни печально, верующим не будет.

Попробуйте теперь прикинуть сами, как неукоснительно благородна Сара, недаром она — принцесса, маленькая королева. Это — символ, королевы и принцессы бывают сколь угодно «бойкими», но ведь детская книга — это притча. Кстати о «бойких»: в середине 30-ых годов одна женщина, истинный ангел, так и делила людей, на «бойких» и «тихих», а к «тихим» относила и вполне шумных, зато свободных от мелочности, склочности, хваткости, властной и своекорыстной мирской доброты и т. п. Например, тихим был бы для нее Честертон, если бы она его знала.