Фрэнсис Бернетт - Маленькая принцесса

— Не важничай, — сказала она. — Теперь это не годится. Ты уже не принцесса. Экипаж и пони я продам, горничную рассчитаю. Носить ты будешь самые старые и простые платья, другие — не про тебя. Как Бекки, ты должна зарабатывать себе на жизнь.

К ее удивлению, серьезное личико просветлело.

— Я могу работать? — спросила Сара. — Тогда все не так страшно. А что я буду делать?

— То, что прикажут, — отвечала начальница. — Ты неглупа, быстро все схватываешь. Будешь приносить пользу, оставлю тебя здесь. Ты хорошо говоришь по-французски, можешь заниматься с младшими.

— Правда? — воскликнула Сара. — О, пожалуйста! Я и правда могу. Я люблю их, и они меня любят.

— Не болтай глупостей, — сказала мисс Минчин. — Кто тебя любит? Ну, хорошо, а еще ты будешь делать покупки, помогать кухарке. Не угодишь мне — уйдешь. Запомни это! А теперь — иди.

Сара ушла не сразу — она постояла, посмотрела, думая о странных вещах. Потом повернулась к двери.

— Стой! — крикнула мисс Минчин. — Ты не собираешься поблагодарить?

Сара помолчала, и странные мысли снова явились к ней.

— За что? — спросила она.

— За мою доброту, — объяснила мисс Минчин. — За то, что у тебя есть дом.

Сара шагнула к ней, тяжело дыша, и сказала с недетской силой:

— Вы не добры, а это — не дом.

И выбежала из комнаты, прежде чем мисс Минчин успела ответить или сделать хоть что-нибудь, кроме того, чтобы окаменеть от гнева.

Наверх она шла, тяжело дыша и прижимая к себе Эмили.

«Ах, если бы она умела говорить!» — думала она. — «Если бы умела… если бы умела…»

Она собиралась пойти к себе, лечь на шкуру, прижавшись к большой кошачьей голове, и, глядя в огонь, думать, думать, думать… Но у дверей стояла мисс Амелия, растерянно глядя на нее. Ей было стыдно, что она послушалась сестрина приказа.

— Ты… Ты туда не иди, — проговорила она.

— Не идти? — удивилась Сара, отступая назад.

— Теперь, ты не будешь тут жить, — сказала мисс Амелия и покраснела.

Сара все поняла. Начались изменения, о которых говорила мисс Минчин.

— А где же мне жить? — спросила она, надеясь, что голос ее не дрогнул.

— На чердаке, рядом с Бекки, — отвечала Амелия.

Сара знала, где чердак, Бекки ей рассказывала. Она прошла еще два пролета. Последняя лестница была крутой и узенькой, и Саре казалось, что мир, где жила какая-то другая девочка, остался далеко позади.

Когда она вошла на чердак, сердце у нее дернулось. Она закрыла дверь, прислонилась к ней, огляделась.

Да, это был другой мир. Комната была беленая, со скошенным потолком. Штукатурка там и сям висела лохмотьями. У стены стояла железная кровать, покрытая старым одеялом. Была тут и мебель, слишком старая, чтобы держать ее внизу; был и холодный камин со ржавой решеткой. Перед оконцем, в котором виднелся прямоугольник унылого серого неба, стояла старая табуретка. Сара села на нее. Она не умела плакать, не плакала и теперь, только обнимала Эмили, прислонившись черноволосой головкой к грязной занавеске.

И тут раздался стук в дверь, такой робкий и тихий, что она услышала не сразу, да и вообще не встала, но дверь отворилась сама, и в нее заглянуло тощее заплаканное личико. Это была Бекки, которая проплакала тайком несколько часов, все время вытирая фартуком глаза.

— Ой, мисс! — еле слышно сказала она. — Можно… если вы разрешите… я войду?

Сара подняла голову и посмотрела на нее. Улыбнуться она не смогла, хотя и попыталась. Но лицо ее стало детским. Она протянула руки и всхлипнула.

— Бекки! — сказала она. — Я же говорила, мы — просто девочки… Ты да я… Вот видишь, это правда. Между нами нет разницы. Я больше не принцесса.

Бекки подбежала к ней, схватила ее руку, прижала к груди и упала на колени, рыдая от горя и любви.

— Нет, мисс, — плакала она, — вы все равно принцесса. Что бы с вами ни было, а принцесса, и ничего тут не поделаешь!..

Сара так никогда и не забыла первую ночь на чердаке. Именно тогда претерпела она тяжкое, недетское горе, о котором никому не сказала. Никто бы и не понял. Собственно, ей повезло, что пока она лежала без сна в темноте, мысли ее поневоле отвлекались, слишком уж все было непривычно. Наверное, ей повезло и в том, что приходилось думать о чисто телесных неудобствах. Иначе беда была бы ей не по силам. И все же той ночью она едва ли помнила, что у нее есть тело, ибо могла помнить только об одном.