Константин Махров - Сердца первое волнение

Историю с голубеньким конвертиком знали все. Не так давно Борис доказывал у доски теорему об объеме пирамиды. Он ошибался, путался, ему грозила двойка. Учитель потребовал, чтобы он сел за первую свободную парту и подумал еще. Борис сел; через некоторое время к нему поступил голубенький конвертик, в нем — листок с доказательством теоремы… Борис получил четверку.

— Что ж… было… — смущенно ответил он Дине.

— А в дальнейшем? Ну, если судьба опять притиснет к доске, если будет наклевываться двойка?

— Пожалуй, — нет… — ответил он, поразмыслив.

Дина рассердилась:

— Ну, знаешь, это не честно. Красивые слова. Я окажу о себе: пользовалась, и еще, наверно, буду.

— Но ты же выступала против?

— «Выступала»! Выступать — одно… А необходимость иногда заставляет…

— Довольно! — хлопнув портфелем по столу, сказал Борис. — Хватит. Вот это — действительно не честно.

Он накинул шарф на шею и вышел.

— Подумаешь! Воображает! — бросила вслед ему Дина.

Она понимала, что справедливость не на ее стороне, но, встав на одну позицию, хотя бы и неверную, не могла — из-за самолюбия или упрямства — отказаться от своей точки зрения. Тем более — кто же не пользуется посторонней помощью? Злясь на себя, она то заплетала, то расплетала кончик своей косы.

Яша Рябинов, в продолжение всего заседания читавший брошюру об исследовании Антарктиды советскими путешественниками, сказал недовольно:

— Законфликтовали. Не могли разрешить противоречия мирным путем.

— А ты, ты как думаешь? — в упор спросила его Дина.

— По данному вопросу я хотел бы свое мнение зарезервировать. М-м… Интересно другое. Скажите, Динес, почему Борис Новиков в последние дни стал мрачен и угрюм, как телеграфный столб под дождем? Что с ним?

— Откуда я знаю? — ответила Дина. — Возомнил… Подумаешь, Гамлет какой!

Что с ним? Едва ли на этот вопрос ответил бы и сам Борис.

Ничего особенного, что могло оказать на него сильное действие, резко изменить все в его жизни, не произошло. Но с некоторых пор он стал замечать, что на многое он начал смотреть иначе, словно бы другими глазами, и стало как-то неловко за себя, даже стыдно. Он увидел, например, что учится неважно, что все знает поверхностно, что и тетради у него — неряшливые, грязные, с загнутыми углами, почерк — ломаный, с эдакими непостижимыми завитушками. Все спешил, все хотел делать поскорее. А чего добился? Стало оставаться больше свободного времени, а растрачивал он его бесполезно, глупо.

В классе бушует эпидемия остроумия, настоящая «школа злословия»; старшие, младшие — все острят, умничают. Но ни одна острота не запоминается надолго. Пены много, а толку — нет. Очевидно, таково следствие всякого умничания.

Глухое недовольство собой, товарищами, возникнув однажды, овладевало Борисом все сильнее.

После ссоры с Диной прошел день, другой. Они не разговаривали. Вдруг она подошла к нему и, кажется, умышленно придавая голосу грубовато-задиристые тона, спросила:

— Ты на вечер придешь?

— На вечер?

— Да, сегодня. Вечер на тему «Советские экспедиции в Антарктиду». Затем — танцы.

— Нет, — ответил он и сам удивился — почему нет? Было бы совсем неплохо сходить, потанцевать, посмеяться.

Дина обиженно вскинула голову и ушла.

Весь вечер Борис просидел дома; он то принимался за уроки, то закрывал книги и подходил к окну, из которого были видны окна школьного зала. Он видел, как там кружились пары. Там — Дина… Весела она или ей грустно без него?

Борис чувствовал, как голову его окутывал душный туман, хотелось прилечь. Но нужно было еще решить задачи, выучить урок о применении электролиза в технике.

Он задернул занавеску и углубился в физику.

Минут через пять-десять он поймал себя на том, что думает не об электролизе, а силится ответить на вопрос: с чего все это началось, — вот это недовольство собой, ребятами? С заседания учкома? Нет, конечно. Это началось раньше. На учкоме правильные — и достаточно скучные! — речи товарищей о честных и нечестных путях учебы только обострили уже бродившую в нем неудовлетворенность собой. Интересно, вот другие ребята, — неужели они не думают так же, ничего не переживают?

Да, откуда это — недовольство, раздражение?

Почему одно — разонравилось, другое, казавшееся раньше скучным, стало тянуть к себе? Вот, например, несколько лет назад он читал «Повесть о настоящем человеке»; чем интересовался? Содержанием книги, сюжетом. А недавно открыл случайно эту повесть, начал перечитывать — и очень понравились мысли, рассуждения, описания, самый стиль книги. Почему? Почему раньше все это пропускал?