Константин Махров - Сердца первое волнение

Она развертывает сверточек и под общий смех вручает лауреатам мороженое, в том числе Анчеру, который от смущения краснеет, как земляника.

— Постой! — говорит он, — насчет меня такого решения вчера не было…

— А это мы без тебя решили. Ведь ты же все-таки дописал повесть? Дописал? Ешь, лауреат! Да с товарищами поделись. Приятно на морозе — холодненького!

— «Лауреат»! Вот уж не думал! — ухмыляется он и не замечает, что «л» произносит четко.

На душе у него успокоенно-светло… Буря пронеслась.

В последние дни, по настоянию неумолимой Надежды Грудцевой, Анатолий Черемисин работал над выпуском журнала; несколько вечеров они провели в комсомольской комнате вместе; были и шутки, и серьезные разговоры, но в душе уже не было того волнения, того огня, который горел тогда и необыкновенным светом освещал все. При воспоминании о тех днях Анатолию порой становилось грустно, но и сама эта грусть проходила.

У него яснее вырисовывались черты продолговатого лица, еще темноватого от прежнего южного загара, в них прибавилось определенности, четкости. Прибавилось этой четкости и ясности и в выражении мыслей. Он словно повзрослел.

Недавно, в мастерской, собирая модель спутника, он спросил Степана:

— Ты говорил, что тебя интересует завод, ходил с отцом по цехам… А как теперь?

— Да так же, — ответил Степан. — А что?

— Так. А вот кончим школу… куда думаешь?

— Туда же, на завод, — сказал Степан, и испытующие исчерна-серые глаза его наполнились горячим светом, как у человека, готового взяться за исполнение своей заветной мечты. — На завод, за станок. Я думаю о профессии токаря.

— А дальше?

— Дальше — тоже токарь, но на новой высоте, на научной. Я буду учиться. Мне отец говорил, что в этой области — предела совершенствованию нет. А ты в астрономический? Будем штурмовать космос?

— Да, думаю, особенно теперь, когда наши ученые забросили в небо две новые звезды. Но это — моя дальняя цель, Степан. Я должен к ней себя подготовить, то есть от многого освободиться, многое — приобрести, перенять и от тебя, и от Нади… Мне это не легко дастся, знаю, но я должен добиться этого. А тогда уж и в космос.

— А как… с Надеждой?

— Что ж… с Надеждой… Слышал я, у монгольского народа есть пословица: «Мысли не ждут, пока вырастут усы»… То есть, я хотел сказать, что девушка не будет ждать, пока… бычок приучится без веревочки ходить…

— Ну, ну… — сердито помычал Степан. — Легче, без напоминаний…

— Мы будем друзьями, — сказал Анатолий.

— То есть? — спросил Степан.

— Никаких «то есть»! — решительно молодым баском заявил Анатолий. — Разве не ясно?

— Ясно! — улыбнувшись, сказал Степа. — Видишь ты… как заговорил!

— Да уж так. Хорошие спутники и мыслями хорошими обогащают. И думаю я, что именно тебе, Степан, в первую очередь надо в институт идти, а не мне. Ты — башковитый, мысль у тебя конструктивная, смелая. Вон какую штуку мы сооружаем, — Анчер кивнул на почти готовую модель спутника, — по твоим расчетам и чертежам! Так вот и надо дать скорее большому кораблю большое плавание. А я догоню. Думаю я, что до института мне нужно годик-другой поработать.

В гущу друзей влетела Лорианна Грацианская в черной конькобежной шубке, отороченной заячьим мехом. Шоколадное мороженое — гонорар Черемисина — уже было расхватано товарищами и успешно съедено.

— Где журнал? Где журнал? — спрашивала она. — Скажите на милость, вышел, мой душечка! Вышел! Да какой нарядный!

— Душечки у тебя кинозвезды!

— Точка. С ними покопчено. Я бесповоротно и окончательно переключилась на всемирное остроумие. Вот что, в следующем номере я займу полжурнала своими «страницами». Такие замечательные, такие интересные есть «странички», что просто… пальчики оближешь! Отчасти под этим углом зрения я читаю теперь серьезные книги. Расширяется кругозор. И отыскиваются шедевры. Вот, например — из жизни великого нашего полководца Суворова… Однажды он вызвал к себе офицера, очень болтливого… Степан! Что ты так сверлишь меня глазами? И почему так… намекающее вздыхаешь? Да… очень болтливого; закрыл двери на замок и под видом величайшего секрета сказал, что у этого офицера есть злейший враг, который на каждом шагу ему пакостит. Офицер встревожился и начал перечислять своих врагов, а Суворов махал руками:

— Не тот, вовсе не тот!

Затем он на цыпочках подошел к окнам и дверям, как будто проверяя, не подслушивает ли их кто, и шепнул офицеру:

— Высунь язык.