Нил Шустерман - Энси - Хозяин Времени

— Энси! Где ты был? — окликнула меня Нина Уэкслер, президент фрешман-класса.

— В аэропорту.

Нина кивком поздоровалась с нашей семьей. В ответ Мона обмахнулась ладонью, как веером, намекая на жару в зале.

— Простите, что натоплено, — сказала Нина, — но, вообще-то, так задумано. Мы обыгрываем тему термометра.

Тетя обратилась ко мне:

— Постарайся не жевать слова. Уверена, ты справишься, несмотря на свой дефект речи. — Тут она явно намекала на мою неспособность произнести ее имя как «МонА».

Я взглянул на отца — теперь, когда он преодолел свою первоначальную растерянность, вид у него был просто усталый и встревоженный.

— Не обращай на папу внимания, — сказала мама. — Он беспокоится, потому что оставил ресторан сегодня вечером на Барри.

Барри — это помощник управляющего. Бедняга впадает в панику, стоит только посетителям заказать слишком много салатов.

Подошло время моего выступления, и Нина, вцепившись в мою руку, потащила меня к сцене.

— Мы гордимся тобой! — крикнула вслед мама.

Нина заправляла всей кампанией с безжалостной решимостью полководца во время войны. Она делала все, лишь бы вырвать у меня индустрию времяжертвования и передать ее под начало ученического совета. А что, я был бы не прочь бросить все и смыться куда подальше, и пусть Нина разбирается сама, но для нынешнего Мероприятия (а это было Мероприятие с большой буквы) я был такой же знаменательной фигурой, как и Гуннар.

На сцене около термометра стояло несколько стульев. Сцена была украшена воздушными шариками — их было столько, что если связать все вместе, наверняка удалось бы забросить кого-нибудь на Эмпайр-стейт-билдинг. На одном из стульев сидел Гуннар; казалось, он наслаждается происходящим. По-моему, не следовало было ему выглядеть таким довольным. На втором стуле восседал директор Синклер, третий ждал меня. Несколько сидений в первом ряду зрителей отгораживала ленточка — они предназначались для семьи Умляутов, но присутствовала одна только Кирстен. Она улыбнулась мне, я помахал ей. Было видно, что нам обоим хочется одного — чтобы все это закончилось как можно скорее.

По дороге к сцене мы прошли мимо старшего инспектора школ и ее свиты. Мадам инспектор пожала мне руку, но не успел я и словечком с ней перемолвиться, как Нина затащила меня на сцену и усадила на стул под пылающими софитами. Жара здесь была уже совершенно невыносимая.

— Интересная рубашка, — сказал Гуннар.

— «Истинная цветовая гамма — это гамма твоей души», — изрек я. — Томми Хильфингер, чтоб ему ни дна ни покрышки.

А что, Гуннару можно выдумывать цитаты, а мне нельзя?

— Привет, Энси! — выкрикнул кто-то из зрителей. — Собираешься и сегодня кого-нибудь окрестить?

Народ загоготал. Я не увидел крикуна, зато нашел глазами папу — тому отнюдь не было весело.

Нина взошла на трибуну, постучала по микрофону, чтобы убедиться, что тот работает, и начала:

— Добро пожаловать на митинг в поддержку нашего одноклассника и друга Гуннара Умляута.

Публика разразилась приветственными криками, Гуннар замахал рукой. Впервые за все время знакомства с ним я увидел его искренне, блаженно счастливым. Он выдаивал из действа все удовольствие до последней капли.

— Тоже мне еще король бала! — прошипел я. — Чего размахался?

Он процедил сквозь оскаленные в улыбке зубы, словно чревовещатель:

— Если я проигнорирую приветствия, это вызовет подозрения.

Нина продолжала:

— Ваши чистосердечные пожертвования — вот что сделало возможной нашу сегодняшнюю встречу!

Кажется, настала моя очередь. Я выудил речь из кармана, но Гуннар вручил мне программу, специально отпечатанную для нынешнего вечера.

— На твоем месте я бы сунул речь обратно в карман, — посоветовал он.

Нина, которой, я уверен, уготовано светлое будущее устроителя свадеб и организатора шоу в перерывах футбольных матчей, напихала в программу целую кучу всего так или иначе связанного с Гуннаром. В программе было четыре страницы, и «Речь Энси Бонано» значилась в самом низу четвертой. Я застонал.

Нина сказала:

— Прошу встать. Гимн Соединенных Штатов прозвучит в исполнении школьного джаз-хора.

Занавес на нашими спинами разошелся, открывая взорам джаз-хор в футболках с надписью «ВОИН ВРЕМЕНИ» — такие футболки носили все сидящие на сцене, кроме нас с Гуннаром. Хор затянул «Звездно-полосатое знамя» в безбожно медленном темпе. Когда, наконец, эта тягомотина закончилась, из зала кто-то выкрикнул: «Мяч в игру!», и хор исчез за закрывшимся занавесом.