Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

- Куда ты смотришь?

- Не знаю...

- Ты словно глядишь в пустоту, мой мальчик. Что же ты видишь?

- Ничего, матушка.

- Тебе чего-нибудь не хватает, Мигелито?

Он обратил к ней налившиеся кровью глаза, но усилием воли погасил их неистовый блеск.

- Нет, матушка, ничего...

- Женщины? - тихо спросила донья Херонима.

Он выпрямился и как бы заледенел.

- Нет. Отнюдь, - ответил резко. - У меня есть все, чего я желаю.

- Ты бледен, угрюм. Тебя ничто не мучит?

- Нет, ничего.

- Не забываешь ли бога, сын? - с внезапной строгостью произнесла донья Херонима.

Лицо его исказилось от боли.

- Нет. Он сам старается, чтоб я его не забывал. Сам постоянно напоминает мне о себе. Нет, я не забываю о нем. И не забуду.

Мать, уловив в этих словах недобрый призвук, удивленно подняла на сына глаза, но он прибавил шагу.

* * *

- Дон Жуан возвращается!

- Какой дон Жуан?

- Да Маньяра! Забыли?

- А, помню, помню...

- Наверное, он уже здесь. В городе об этом только и разговоров. Присматривайте за женой, сударь. Не спускайте глаз с дочери, если у вас есть дочь.

- Наши женщины, кум, гранит!

- Дьявол и скалы ломает, а Маньяра - сам дьявол.

Тревожная весть о возвращении Мигеля разносится по Севилье, как звон набата при пожаре. Город крайне возмущен. Дворянин, опозоривший свое сословие, человек, которому нет места нигде. Отверженный. Зачем он вернулся?

- Ну и подумаешь, - вслух говорят мужчины, а из уголков их душ высовывается призрак опаски.

- Интересно, каков он? - украдкой шепчут женщины.

Бродит вокруг дворца Мигеля Трифон, закутавшись в плащ по самые глаза. Сколько лет моей жизни посвятил я этому человеку. Ах, чего бы я не дал, только б вернуть его церкви!

Трифон, еще более высохший за эти пять лет, коварно плетет сеть для золотой рыбки. Он не теряет надежды. А что, если вдруг поймает?..

* * *

- Не пойдешь!

- Пойду. Не могу не пойти.

- Ты выйдешь замуж за сеньора Нуньеса. Три года он предан тебе, три года ждет, три года ты молчишь. А теперь говоришь - не выйдешь за него, и бежишь встречать подлеца, который осквернил тебя! - хрипло кричит Паскуаль.

Но Мария выскальзывает из дому и бежит к Хересским воротам.

Она все так же прекрасна, только еще нежнее, и все так же верна.

Хоть увидеть его, любимого...

Нет, ничто не забыто! - сжимает кулаки Изабелла.

Время не загладило ничего. Что болело тогда, болит теперь еще больнее. Ненавижу его потому, что все еще люблю. Что останется мне? Жить в тени и следить, как, по моленьям моим, карает его господь!

* * *

"У херувима" только и разговоров, что о возвращении Мигеля.

Николас Санчес Феррано не отходит от двери, словно каждую минуту ждет, что она откроется под нажимом руки Мигеля.

- Он должен объяснить мне - почему же сам он изменил своим высоким принципам! Мог быть искупителем и спасти нас, и вот возвращается подлецом... Ох, бедная моя голова! За что же мне ухватиться, если он покинул меня - тот, о чьих словах я думаю вот уже пять лет день за днем! Я жирею. Тучность мешает дышать мне, я старею, и мне нужен пример добродетельной жизни. Кто же подаст мне этот пример, коли нельзя уже положиться даже на дона Мигеля?

- Молчи, пьянчужка! - прикрикнул на него Вехоо. - Тебе уж никто и ничто не поможет.

- А я все еще верю в него, клянусь! - божится Николас. - Как в звезду Вифлеемскую, верю в него...

Девки расхохотались.

* * *

- Я слышал, что вы приезжаете, ваша милость. Но никогда бы не подумал, что вы станете разыскивать меня.

- Почему ты обращаешься ко мне на "вы", Грегорио? - угрюмо спрашивает Мигель.

- Я не смею...

- Лжешь. Тебе стыдно за меня, падре.

Монах молчит.

- Тебя первого хотел я увидеть, - тихо произносит Мигель.

- Почему, осмелюсь спросить?

Потому что я потерял отца. Потому что потерял самого себя, думает Мигель. Потому что только с тобой, мой невзрачный старик, я не чувствую себя одиноким, только тогда я чувствую, что есть кто-то, кто дорог мне, кого я люблю...

- Сам не знаю, - отвечает он вслух. - Просто пришло в голову повидать тебя.

Старик понял чувство стыда, скрытое притворством, и поднял руку погладить Мигеля по щеке. Но рука опускается, старик избегает взгляда Мигеля.

- А ты действительно не умеешь притворяться, - с восхищением и горечью говорит Мигель. - Ах, не отвергай меня прежде времени, падре!

- Больно тебе, Мигелито? - разом меняется монах, и уже вся человеческая участливость звучит в его голосе.

- Нет, нет, - сурово отвечает Мигель. - Не будем сегодня об этом. Приходи ко мне, падре. Побеседуем. Быть может, я захочу исповедаться...