Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Мигель остановил на ней взгляд. Черная, как ночь, как грех, в ней обаяние хищника.

- Тебя, - отвечает он.

Лусилья встала, потрепав студента по худой щеке:

- Пока, теленочек!

Однако "теленочек" решил отстаивать свои права.

- Это моя девушка! - дискантом пискнул он. - Что это за нахал? Как он смеет отнимать тебя!

- Он большой барин, а ты бедняк, - безжалостно объясняет Лусилья и добавляет шепотом: - Мой постоянный клиент, понятно?

- Какое мне до этого дело - ты останешься со мной! - кричит студент.

- Итак, вы все-таки пришли, ваша милость? - раздается за спиной Мигеля глубокий, плавный, как волны, голос.

Не снимая руки с эфеса шпаги, Мигель обернулся и увидел Руфину. В черном длинном платье, застегнутом наглухо под самым горлом, в платье из шелка и кружев, но без единого украшения, стоит перед ним госпожа.

- Я знала, что вы придете, - вполголоса добавляет она.

- Придется тебе отпустить меня, миленький, - вырывается Лусилья от студента, который держит ее за талию. - Его милость требует меня...

- Вы выбрали Лусилью? - улыбается госпожа.

- Да, его милость выбрал меня, а этот дуралей не отпускает!

- Нет, - отсутствующим тоном говорит Мигель, не Отрывая взора от госпожи.

- Как это нет? - вскидывается Лусилья. - Вы же сказали...

- А теперь не говорю, - словно в полусне парирует Мигель.

- Тогда выбирайте другую, ваша милость, - приветливо предлагает Руфина.

- Можно вас, сеньора? - вырвалось у Мигеля.

Женщина в черном, наглухо застегнутом платье усмехнулась.

- Пожалуйста, пойдемте.

За рядом багровых портьер, там, где кончается царство винно-кровавого цвета, дубовая крепкая дверь. Руфина отомкнула ее, и Мигель очутился в небольшой комнате, где все - белое, кроме голубого дивана и двух голубых кресел, все сияет, озаренное пламенем семи свечей в оловянном подсвечнике.

Стоит Мигель посередине комнаты, а в голове его хаос мыслей. Стоит, обуреваемый вожделением, отчаянием, тревогой. Удивительна эта женщина! Она как гранитный столп, подпирающий белые небеса. Геката на перепутье весенней ночи. Геката, повелительница далей, являющаяся в местах уединенных и мрачных. Тень далии на сияющем диске луны. Силуэт птицы на белоснежном облаке...

- Я хочу вас, сеньора, только вас! Вы желаннее всех ваших девушек, пылко восклицает Мигель.

- Возможно. - Она улыбнулась. - Однако не всякий это видит. Зато у них есть то, в чем я не могу с ними равняться, как бы привлекательна я ни была: молодость.

- Да, молодость... - задумчиво произносит Мигель. - Глупая, незрелая молодость, не знающая, куда себя девать... У которой сердце дрожит, которая жаждет, сама не зная чего...

- Вы сами молоды.

- Я говорю и о себе, сеньора, - с жаром подхватывает Мигель. - Сам себя хулю, ибо не понимаю, что говорит мне тот голос, который будит меня среди ночи, не понимаю, отчего бьет меня озноб под палящим солнцем, не знаю, куда несут меня ноги, когда я выхожу из дома, не знаю даже, зачем я существую и что мне здесь нужно, даже того я не знаю, нужно ли мне вообще хоть что-то. Я молод, а мысли о смерти наваливаются на меня. Должно ли так быть? В порядке ли это вещей?

Руфина села на диван, привлекла Мигеля к себе. Погладила по голове, легонько касаясь кудрей.

- Отдохните немножко, мальчик. Вздохните свободно - смотрите, ночь тепла и спокойна. Утром на траву, на плоды падет роса - не так ли? В вас больше жара, чем в тех, кого бьет лихорадка. Мой милый, вы слишком поспешно преследуете вами же выдуманный образ.

Мигель быстро поднял голову:

- Откуда вы знаете?

- Гонитесь за призраком, за тенью, но в вас самом все еще неясно...

- Я хочу счастья.

- Его хотят все.

- Но - счастье исключительного!

- Многие желают того же.

- И красоты!

- И к ней стремятся многие.

- Любви!

- Ах, мой мальчик, это так обычно...

- Нет, нет, я хочу женщину, единственную, самую прекрасную, самую удивительную...

Улыбается Руфина:

- Такова любая из нас.

- Нет, - резко возразил Мигель. - Любой из вас чего-то недостает, чтоб быть совершенством.

- Даже зная об этом, мы не желаем в этом признаться.

- Но не можете отрицать!

- Я и не отрицаю, мой сеньор. Не сказала ли я вам, что мне, например, не хватает молодости? Вот видите.

Тишина, словно эти двое одни посреди бесконечной ночи, в которой не шелохнется листок, ни жучок, ни травинка не шевельнутся...

Руфина гладит виски Мигеля. Заговорила тихо:

- Я думала, вы томитесь по славе, жаждете или власти, или крови, или святости, стремитесь подняться до головокружительных высот. Что хотите сделать плодородными каменистые равнины, хотите песок обратить в золото, а золото - в цветы на лугах...