Иван Лазутин - Суд идет

У сероватой мемориальной доски с надписью «Народный артист СССР К. С. Станиславский» Лиля присела на лавочку. В канавках букв на мемориальной доске натекла грязноватая вода. Край серой гипсовой плиты отколот. Лиле стало обидно за великого русского артиста.

Шагах в пяти от этой бедной плиты, сделанной на скорую руку, возвышался роскошный огромный памятник из белого мрамора. Памятник огорожен богатой узорчатой оградой. Он был поставлен некой Сонечке, умершей от роду двенадцати лет. «Конечно, — думала Лиля. — Сонечка была хорошая, милая девочка. Ее баловали родители, а потом она умерла, и родители понесли непоправимую утрату. Из их жизни безвозвратно ушло самое дорогое существо. Все это так…» Со всем этим Лиля внутренне соглашалась, но Решетников, русский писатель Решетников… Почему его скромный низенький памятник завалили кучей мусора и отбросами? Неужели Станиславский за всю свою жизнь, которую он сжег во имя большого народного искусства, не заслужил хотя бы скромного надгробья?

С этими мыслями Лиля встала со скамейки и направилась к могилам героев войны. Своя боль становилась тише, глуше. Что она, Лиля, со своей мизерной женской любовью, когда вот здесь, под ногами ее, тлеют в земле кости людей, ставших гордостью эпох и наций!

У памятника Зои Космодемьянской Лиля не смогла сдержать слез. Алые полотнища, обвивающие постамент героини, были сплошь усеяны комсомольскими значками. Это самые простые, самые рядовые из рядовых юноши и девушки, проходившие мимо Зои, снимали со своей груди комсомольские значки и прикалывали к алым полотнищам, как частицы своих сердец, которые в эти минуты были переполнены самой светлой и возвышенной любовью к Родине, к ее славным сынам, погибшим во цвете лет.

Лиля отколола с кофточки комсомольский значок и прикрепила его к венку, возложенному у подножия монумента. Перед образом Зои она чувствовала какой-то священный трепет.

С кладбища Лиля возвращалась умиротворенная.

Такой неожиданной переменой в ее настроении дедушка был одновременно обрадован и обеспокоен. Знакомый с психиатрией как врач, он знал, что резкие и бурные изменения жизненного тонуса человека иногда влекут за собой тревожные последствия. Но, приглядываясь к внучке поближе, он успокаивал себя тем, что в поступках ее и мыслях виден полный здравый смысл и определенная логика.

— Что же ты, красавица, нос повесила? Получила отпуск и никуда не едешь.

— Мне никуда не хочется ехать, дедушка. Хватит с меня и летнего курорта.

Профессор хитровато сощурился и молодцевато, бочком прошелся вокруг внучки.

— А у меня что-то есть для тебя, — подзадоривал он Лилю.

— Что-нибудь сладкое?

— Выше!

— Клипсы?

— Еще выше!

— Билеты на премьеру?

— Мимо! Ни за что в жизни не угадаешь.

— Ну, хватит мучить, дедушка, покажи! — По-детски хныкая, Лиля капризничала и старалась разжать руку деда.

— Сыграй мне что-нибудь хорошее, тогда получишь!

Лиля знала, что играть дедушка заставлял ее только за солидные подарки.

— Ну, профессор Батурлинов, держитесь! Если вы меня на этот раз обманете!.. Если у вас какая-нибудь пустышка в руке, я сожгу на костре все ваши неопубликованные научные труды! Согласны?

— Согласен!

Просторную гостиную затопили звуки «Патетической сонаты» Бетховена, которого старик Батурлинов особенно любил.

Руки Лили стремительно взлетали над клавиатурой рояля. Вся она в эту минуту сливалась с фантастическим, построенным в ее воображении образом буревестника, который еще со школьных лет возникал в ее сознании, как только раздавались звуки «Патетической сонаты».

Лиля играла, а сама мысленно скандировала «Песню о буревестнике» Горького:

«В этом крике — жажда бури! Сила гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике…»

Рокотали басы, в них вплетались тонкие звуки, вырванные правой рукой у самого края клавиатуры.

Теперь Лиля уже читала вслух:

— «Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады…»

Чем дольше Лиля играла, тем темпераментнее, одухотвореннее становилась ее игра. Когда в зале прозвучали последние аккорды и Лиля встала из-за рояля, в глазах старика стояли слезы. Достав из кармана платок, он отвернулся в сторону и сказал:

— Великолепно! Великолепно!

— Где же подарок, дедушка?