Иван Лазутин - Суд идет

Долго Шадрин не мог приняться за дело. Потом все-таки решил пойти к прокурору и заявить, что дело Анурова дальше вести он не имеет права по закону. Но прокурора у себя не оказалось. Не было на месте и Наседкина. Как назло, случилось так, что все следователи, точно сговорившись, куда-то разъехались. Уехал в тюрьму Бардюков. Кобзев отправился на осмотр местности в Сокольнический парк, где прошлой ночью было совершено ограбление студента, проживающего в общежитии на Стромынке.

Шадрин посмотрел в окно и увидел: на том месте, где недавно стоял «черный ворон», остались лишь глянцевито блестевшие узорчатые следы колес, отпечатанные на белой пелене только что выпавшего снега.

Проходя мимо уборщицы, Шадрин подумал: «Эх, тетя Фрося!.. Милая ворчунья тетя Фрося, если бы ты могла сказать, что будет дальше!..»

Шадрин снял со стены потертое осеннее пальто, которое он сшил пять лет назад, еще на первом курсе. Когда-то оно было новое, а теперь даже на спине и то проступала сероватая сетка основы.

— Если меня спросит Богданов, скажите, что я болен, — бросил он на ходу тете Фросе и, попрощавшись, вышел из прокуратуры.

На дворе стояла весна. Пахло мокрым снегом. Со стороны завода, над которым возвышались две громадные кирпичные трубы, тянуло горьковатым дымком. Шадрин свернул в Гавриловский переулок, потом вышел на Останкинскую улицу и, высоко подняв голову, бездумно шел вперед — к мосту. По привычке руки были заложены за спину. Так, наверное, когда-то ходили на эшафот приговоренные к смерти. А в голове надрывной сиреной зловеще гудела одна и та же мысль: «Что будет с Ольгой?! Как ей помочь?.. Неужели все это правда?!»

С тех пор как Лиля видела в последний раз Струмилина, кажется, прошла вечность. Многое она передумала за это время. Стала чаще курить. Просыпаясь ночью, она украдкой лезла под подушку, где у нее втайне от деда и от няни хранились папиросы. Закрываясь с головой одеялом, зажигала спичку.

Старик профессор видел, что внучка последнее время тает на глазах. Несколько раз он пытался приласкать ее, спрашивал, что бы она хотела купить себе к празднику, но Лиля ничего не хотела. И это еще больше беспокоило деда.

Если раньше, до того как Лиля окончательно рассталась со Струмилиным, ей казалось, что она любит его просто, обычно, как многие женщины любят мужчин, то теперь, после всего, что она выслушала от него две недели назад, Лиля пришла к твердому убеждению: жизнь без Струмилина для нее становится пыткой, бессмыслицей. Она видела его во сне, разговаривала с ним наяву, когда оставалась одна, наедине с собственными мыслями. Струмилин, Струмилин, Струмилин… С мыслью о нем Лиля ложилась и вставала. Плакала втайне от няни. И чем больше думала о Струмилине, тем все более и более недосягаемым становился он для нее. Особенно больно звучали его последние слова, когда он так легко, так невозмутимо просто настоящую, первую любовь Лили назвал курортным флиртом.

Лиля изо всех сил старалась не думать о Струмилине, но сил не хватало. Она не могла не думать о нем. Вот и вчера, в воскресенье… С самого раннего утра, чтобы хоть на несколько часов забыться и мыслями уйти в другой мир, она долго бродила по завьюженному лесу, прислушиваясь к печальному шуму ветра.

После обеда отправилась в Москву. Почему ей захотелось вдруг поехать на Новодевичье кладбище — она не могла понять, но мысль эта как-то сразу согрела ее. От кого-то она даже слышала, что кладбищенская тишина, бегущие в небе облака и полевые цветы успокаивают человека.

Через час Лиля уже входила в знакомые ворота старинного русского монастыря.

Первые надписи на гранитных памятниках и надгробьях она читала внимательно, проникновенно. Потом однообразие эпитафий и надписей начало утомлять ее. Она направилась туда, где под каменными плитами гробниц лежали великие сыны России. Вот он, совсем маленький, скромный из скромнейших памятник-часовенка Чехову. Чехову!.. Тому самому великому Чехову, который, как никто в мире, умел от души смеяться и заражать этим смехом других. Тому самому Чехову, который рыдал при виде страданий обездоленных людей. Что такое ее, Лилины, горести перед духовными трагедиями великих людей, сжигавших себя на кострах большой мечты, которая снилась человечеству? И вот он, Чехов, лежит в земле. Его нет в живых. А когда-то он жил. А вот и Гоголь. Прах его покоится под черной гранитной плитой. Неужели нет уже в живых человека, создавшего неудержимую тройку, которой правит лихой русский мужик, крикнувший всем народам и странам: «Посторонись! Русь едет!..» Вот памятник Веневитинову. Юный поэт погиб в самом расцвете большого таланта. А дальше… Гениальный Собинов в роли Лоэнгрина исполняет свою последнюю, лебединую песню. Белый мрамор легок и нежен, как пух. Листья орешника желтыми накрапами расцветили памятники и могильные холмики.