Валентина Дорошенко - Зацветали яблони

Потом снимки Олега в военной форме. Их подразделение — с полсотни похожих друг на друга юношей в одинаковых гимнастерках, затянутых ремнями с широкими пряжками, в одинаковых пилотках, в кирзовых сапогах.

Он один. Смешным коротеньким ежиком торчат его потемневшие волосы. На обратной стороне надпись. Она, конечно, знала наизусть не только каждое слово, каждую букву на ней, но и величину каждого крючочка, каждой закорючки. Но всякий раз переворачивала карточку и не торопясь, с удовольствием перечитывала: «Дорогой мамочке от любящего сына Олега».

Сохранилось несколько снимков в его студенческие годы. В основном любительские, групповые: у здания их строительного, в походе, в стройотряде. И почти на всех рядом с ним невысокая светловолосая девушка с живым задорным лицом. Потом — они вдвоем, Олег и эта девушка.

А вот и тот самый, «исторический». В цвете. Во всю ширь глянцевого прямоугольника — голубое море. Вдали темные громады гор. На переднем плане — они. Стоят, обнявшись, на берегу, щурятся от яркого солнца, и высокие пенистые волны окатывают их голые ноги. Лица загорелые, смеющиеся. На обратной стороне рукой Олега написано: «Мамочка, мы решили пожениться».

— Ну, как тебе невеста, мама? Нравится? — спросил, когда они познакомились.

— Главное, чтобы тебе нравилась, сынок. Тебе с нею жить, не мне…

Дальше — серия снимков (опять они вдвоем) из разных мест: Петрозаводск, Львов, Алма-Ата…

До появления Танечки они ездили по разным стройкам.

Галина Петровна внимательно вглядывается в лица.

И у него, и у нее они одинаково веселые и счастливые.

Она отложила карточки, вздохнула. Что меняет людей? Отчего они становятся раздражительными, злыми? Говорят, жизнь. Но она в это не верила. Чем же плоха у них жизнь? Интересная работа. Два выходных. Отдельная квартира со всеми удобствами. Кран повернешь — кипяток тебе сам бежит, и греть не надо.

Снова взяла конверт, надела очки.

Олег и невестка выходят из подъезда трехэтажного здания. В руках у Олега маленький белый сверток, перевязанный розовой лентой. Боже, сколько радости и счастья светится в его глазах! А она, ее невестка, смотрит на обоих — на мужа и на белый сверточек — с бесконечной нежностью…

И вдруг Галина Петровна подумала: «Не такая уж она плохая, моя невестка. Бывают много, много хуже. Хозяйственная, работящая. И напрасно я обижаюсь. Просто нервы у меня износились, вот и принимаю все близко к сердцу. Сын ее любит, она его тоже. Дочка у них хорошая растет. Так что же мне, старой, еще надо? А что прыти много — так это с годами пройдет, обсыплется. Еще и жалко будет…»

«Ты себе не представляешь, мама, какая это девушка! Умная, тонкая, добрая! В общем, необыкновенная!»

«Твоя старуха опять дуется», — жаловалась вчера невестка сыну. Тихо, правда, говорила, думала, она спит, не слышит. Но Галина Петровна не спала. Стиснула зубами край подушки. А сын одно: «Да брось ты!» Мог бы поговорить с ней, растолковать, что мать она ему все же…

Галина Петровна сложила карточки, сунула в пакет, встала, пошла на кухню, поставила чайник.

На подоконнике в большой жестяной банке из-под венгерских огурцов — столетник. «Никто без меня не польет, — вздохнула, набирая воды из-под крана. — Забывают. А как Танечка в прошлом месяце заболела, так вспомнила. Невестка соком из листьев нос ей закапывала. Помогло. „До чего же полезное растение и какое выносливое!“ — восхищалась она. Неделю после этого сама поливала. А потом снова забыла, — мысленно упрекнула ее Галина Петровна. — Вон как верхушка накренилась, того и гляди сломается».

Налила чая. «Старуха!» — вскипала обида. Но она не дала ей разрастись. «Конечно, старуха, кто же еще? Пятьдесят шесть уже». Она поставила чашку на стол: чай какой-то горький! Глянула в зеркало: а в волосах еще и седины почти нет. Да и морщин не так много, только вот здесь, у глаз. Зато руки как у восьмидесятилетней старухи! Руки да ноги с больными венами прожили, казалось, уже две, если не три жизни. А так еще вроде бы ничего… «Еще и замуж можно», — вслух рассмеялась Галина Петровна. А что? Вон Василий Пантелеевич до сих пор с ней по телефону в игры играет. «Галина Петровна? А ты угадай, кто тебе такой молодой звонит?» — «Молодому-то небось шестьдесят стукнуло! Ах, нет! Ах, только через целых полтора года? Ну, прости… Да и кто же, кроме тебя, Пантелеич, мне звонить-то может?.. Ну что ты, в самом деле, некогда мне тут шутки с тобой шутить: у меня каша подгорает», — злилась Галина Петровна. До этого ли ей теперь? Да и тогда, десять лет назад, она только отмахивалась: «Ну какая с меня невеста! Вон уже сын женихаться начинает…» А Василий Пантелеевич все вздыхал и повторял: «Не права ты, Галина Петровна. В корне ошибаешься…» Все сеансы возле нее просиживал: она тогда билетером в кинотеатре работала. Эх, хорошее было время! Тогда казалось — трудное, а сейчас понимает: очень хорошее. Сколько разных людей через нее проходило! И публика все больше культурная, уважительная: каждый с ней поздоровается. А иной призадержится и спросит: «Ну, как жизнь, Галина Петровна? Как сын-то ваш?» Многие ее знали и по имени и по отчеству. И то сказать: восемь лет на одном месте проработала…