Иван Лазутин - В огне повенчанные. Рассказы

Если бы промолчал Фомичев в эту минуту, то, может быть, Алексей подавил бы в себе поднимающуюся обиду и вышел бы, не сказав больше ни слова. И уехал бы в тот же день в деревню. Но Фомичев решил пошутить. По сыну своему он знал: когда тот плачет, то остановить его можно только какой-нибудь насмешкой.

— Но-о-о… распустил нюни-то. Ты у меня этак, брат, кабинет затопишь. Тоже мне летчик нашелся…

Эти слова перевернули все внутри Алексея. Шершавой кепкой он вытер на щеках подтеки от слез и посмотрел на Фомичева такими глазами, что тот отступил назад. Фомичев даже пожалел, что так неуместно подшутил над парнем.

— Ну вот, давно бы так. Успокоились?

— Вы бюрократ!.. — сквозь зубы, как угрозу, процедил Алексей.

От неожиданности Фомичев хихикнул, сделал шаг к столу и скривил лицо так, словно хотел сказать, что хотя ему все это и забавно, но в конце — концов порядком надоело.

— А еще кто я? — спросил он елейным голоском, склонив голову набок. Улыбка была медовой, с ехидцей.

— И бездушный человек к тому же!..

Нижняя губа Алексея теперь уже не тряслась. Вздрагивали только ноздри, да желваки как-то сразу буграми заходили под худыми побледневшими щеками. Переломанный козырек кепки, сплющенный в громадных кулаках, был теперь свернут в трубочку.

Фомичев растерялся. Какое-то мгновение он испытывал безотчетный страх перед этим бледным большим парнем. Но от стола не отошел и взгляд Алексея выдержал. Не находил только что ответить.

Если б кто-нибудь из односельчан видел Алексея в эту минуту, то вряд ли он узнал бы в нем того робкого, безотказного парня, от которого еще никто не слышал грубого слова.

— Я пойду в ЦК комсомола! И расскажу там, какой вы… товарищ Фомичев. Летчиком я буду! — Слово «буду» Алексей произнес так, что в эту минуту Фомичев не сомневался, что такой будет учиться непременно. Он видел, как у парня дрожали пальцы, как мелко тряслись его колени.

Алексей вышел из кабинета, бесшумно закрыв за собой дверь. Будто во сне проходил он мимо секретарши. Она что-то говорила ему вслед, протягивая перед собой папку, но он не слышал, даже не повернулся в ее сторону. Он не заметил начальника училища, генерала Коврова, который, опираясь на палочку, шел ему навстречу по коридору.

— Молодой человек, нужно здороваться, — остановил его Ковров. — Приучайтесь к порядкам с первых дней.

Только сейчас Алексей заметил перед собой высокого седого генерала. Он однажды уже видел его, правда издали.

— Простите, но я не могу… с этим согласиться, — еще не придя в себя, с дрожью в голосе проговорил Алексеи.

— С чем? — недоуменно спросил Ковров.

— С вашими порядками, товарищ генерал.

По возбужденному лицу Алексея и по глазам, в которых кипело негодование и обида, Ковров понял, что с парнем стряслось что-то неладное.

— Что случилось? — мягко спросил генерал.

— В двух словах этого нельзя рассказать. Я прошу принять меня.

— Пойдемте, пойдемте. — Ковров положил свою руку на плечо Алексея и повел к себе в кабинет.

Огорошенный Фомичев в это время ходил из угла в угол своего кабинета и ругал себя за то, что на этот раз он, кажется, перегнул. «И как перегнул!..» — сокрушался он. Его воображению живо рисовались неприятные картины. Вот этот настырный деревенский парень добивается приема в одной из высоких инстанций, выкладывает все, что у него на душе. Его внимательно выслушивают, ему сочувствуют… И не только сочувствуют. Потом вызывают его, Фомичева, и… «Сослаться на телефонный звонок из управления? Но ведь это только телефонный звонок, он тает, как эхо в лесу… Да и я, может быть, понял его по-своему. Ведь никакого указания-то не было, чтобы не принимать тех, у кого такая биография».

Фомичев вызвал секретаршу.

— Спуститесь вниз и верните Плавииа. Тоже мне горячку порет. Аника-воин… Ох и молодежь нынче пошла!..

Как только за девушкой захлопнулась дверь, Фомичев снял телефонную трубку и позвонил в проходную: распорядился, чтоб задержали абитуриента Плавина и немедленно послали к нему.

Минуты ожидания показались длинными. Наконец телефон нарушил неприятную тишину кабинета. Звонил Ковров. Он требовал немедленно принести ему личное дело Плавина. Секретарша еще не возвратилась, и документы пришлось нести самому.

В кабинете перед генералом в мягком кресле сидел Плавин. Фомичев осторожно положил папку на стол и, выходя, уже в самых дверях, оглянулся. Взгляд Коврова был недовольный, подхлестывающий. Он словно говорил, что настоящий разговор начальника с заместителем будет позже, когда тот закончит беседу с Плавиным.