— Вот и займитесь вопросами дисциплины. Поменьше в кабинетах и почаще в забои, — резко бросил Павлов.
— Я главный инженер управления, а не надзиратель. А кроме того, организация производства готовится в кабинете.
— Вы, кажется, тут всё уже достаточно организовали. Нам теперь приходится распутывать, и дорогой ценой. А вам, товарищ главный инженер, всё же придётся заняться и функциями надзирателя.
Павлов поднялся.
— Права и обязанности главного инженера предприятия установлены общим положением и утверждены Советом Народных Комиссаров. Постарайтесь их отменить в правительстве — и я к вашим услугам, согласен даже подметать двор.
Купер-Кони продолжал говорить так же, с достоинством, но на лице проступили розовые пятна.
— До кафедры в горном институте в Томске вы, кажется, служили в концессии?
— Даже когда-то работал несколько лет на Аляске.
Что он выбрал время вылезать со своей Аляской. Напросится, а потом жди, когда разберутся, подумал Юра. Он симпатизировал инженеру.
— Тогда вы не главный инженер. Садитесь, — оборвал Его Павлов. — Найдём настоящих советских специалистов…
Купер-Кони неторопливо снял очки, положил в футляр и, спустившись в зал, сел рядом с Колосовым.
— Василий Васильевич, ну зачем вы с этой Аляской? Вы видите, что происходит? — шепнул Ему Юра.
Тот наклонил голову.
— Каждый человек должен всегда занимать только своё место, — проговорил он, подчеркнув слово «всегда».
Говорил полковник Гаубштейн. Он начал с вредительской деятельности врагов народа, разоблачённых на Колыме, и зачитал выдержки из показаний бывшего директора Дальстроя Берзина.
— «Отторгнуть Колыму от советской России/ было основной целью нашей политики на Северо-Востоке», — прочитал он и оглядел зал. — Вот о чём думал ваш почитаемый руководитель. Либеральничание с заключёнными под видом перевоспитания преступников. Высокая заработная плата, колонизация, система зачётов. Всё это сводилось к одному: привлечь, подкупить колымчан. Одно Его слово, и они пошли бы за ним куда угодно. Оставалось ждать команды, чтобы поднять восстание…
— А разве только в одном Дальстрое существовали такие формы поощрений? — спросил из зала робко чей-то голос.
Гаубштейн поднял глаза и усмехнулся:
— Всё это утверждалось наркоматом. А кто оказался у руля НКВД? Враги народа.
Берзин — враг народа? Воспитательная политика в лагерях — это подготовка повстанческих кадров? А разве Лёнчик не стал настоящим человеком? А не Копчёный ли гремит как лучший бригадир «Пятилетки»?
Всё казалось невероятным и не укладывалось в сознании. Переглядывались растерянно и горняки. Но ведь это показания самого Берзина. Разве не давали такие же потрясающие показания на открытом судебном заседании коллегии Верховного суда СССР Пятаков, Серебряков и другие.
Поразило и выступление полковника Гаранина. Он говорил небрежно, глядя в пол. Голос звучал глухо и доносился как из-под земли:
— Оторванность Колымы позволила создать бывшим руководителям Дальстроя обстановку полной бесконтрольности их вражеской деятельности. Верхушка врагов разоблачена и арестована. Часть Её продолжает оставаться на свободе, но в ближайшее время будет обезврежена. Меч правосудия покарает изменников. Контрреволюционное сопротивление враждебных элементов в лагерях сломаем. Заставим работать всех. Основной мерой перевоспитания преступников Явится труд. Труд напряжённый, очистительный, построенный на принципе питания. Кто хочет жить, тот должен это право заработать…
Получается, что большинство врагов народа на совещании? Так кто же здесь врат? Кому адресована эта угроза? Юра оглянулся и встретил растерянные глаза.
— Страна переживает трудное время. Враги подорвали нашу экономическую мощь. Мы призваны восстановить Её в короткое время. Она будет восстановлена. Наша республика будет Ещё могущественнее и сильней…
Свет рампы бьёт в середину стола. Гаранин тяжело переступает с ноги на ногу. В зале тишина. Его уже не слушают. Каждый думает, кто здесь друг, кто враг. На память приходят близкие к врагам люди. Это самые уважаемые…
Из горняков никто не выступил. Да разве тут до выступлений? Совещание носило директивный характер.
— И что ты думаешь? — спросил Юра Валерку, когда они выходили из клуба.
— Брат Юрка. Берегам реки можно придать любую форму, но остановить течение нельзя. Если даже перегородить Её русло, она только накопит силу и стихийно разрушит всё, что стоит на пути. Мысли человеческие — это, брат, страшная сила, Если они не найдут своего Естественного выхода…
Читать дальше