Джеймс Олдридж - Сын земли чужой - Пленённый чужой страной, Большая игра

Бонни не обратил на это внимания. На минуту ей показалось, что она взволнованно, исступленно смотрит на себя, на свою жизнь со стороны, ждет какой-то вспышки, прозрения; тело подсказывало ей, что она может его найти в мгновенном приступе страсти, пусть хотя бы случайной.

— Боже мой! — воскликнула она, когда Бонни одержал, наконец, победу.

Но едва только минутный порыв миновал, Джо почувствовала, как рухнули моральные устои, которые поддерживали ее всю жизнь. Снова и снова обвиняя во всем Руперта, она тихонько проплакала остаток ночи на своей верхней полке, над головой Ван; в суеверном страхе она твердила себе, что теперь непременно случится что-то с ее детьми — ведь она нарушила обеты, которые дали им жизнь и хранили их до сих пор.

Утром, когда поезд прибыл на ультрасовременный пекинский вокзал, Бонни, как ни в чем не бывало, хотел взять ее под руку.

— Не трогайте меня! — воскликнула она. — Не смейте со мной заговаривать!..

— Стоит ли так нервничать, Джо? — мягко спросил Бонни; он отлично понимал ее состояние, но хотел ее успокоить.

— Если Руперт узнает, он вас убьет.

— Сомневаюсь, — усмехнулся Бонни, снимая с полки ее чемодан. — Руперт человек великодушный.

— Лицемер!

— Видите ли, — изрек он философски, — великодушные люди всегда женятся на стервах, а вы, имейте в виду, ведете себя как настоящая стерва.

Она и сама это понимала, но тут ей пришло в голову, что, может быть, Бонни мстил через нее Руперту, и от этой мысли ей стало совсем тошно.

█

Мы с Рупертом ждали ее на вокзале. Джо взяла мужа под руку.

— Мне стало лучше, — сообщила она. — Когда мы поедем домой?

— Не знаю, — ответил он. — Хотелось бы здесь еще кое-что посмотреть.

Джо не стала спорить и только крепче прижалась к нему. Она решила взять себя в руки и ни в чем ему не перечить — может быть, тогда она избавится от угрызений совести. Бонни молча шел за ними; он старался держаться в тени, в то время как Джо болтала без умолку о себе и своем путешествии, поэтому мне не составило труда догадаться, что между ними произошло. Позже, за отсутствием наперсницы, вроде Пегги или Мэриан, Джо излила душу мне.

— Успокойтесь, Джо, — вот и все, что я нашелся сказать. — Чего там. Считайте, что это несчастный случай…

— Несчастный случай! — вспылила она. — Я сделала это нарочно. Руперт портит жизнь мне, а я испорчу жизнь ему.

Тем не менее мы оба понимали, что Руперт ничего не должен знать. Сейчас он был занят своими мыслями и ни о чем не догадывался, хотя и Джо и я не сомневались, что рано или поздно все выйдет наружу.

█

Мы провели два дня, до одури осматривая школы, больницы, университет (студентов мы не видели, они были распущены на летние каникулы), текстильные фабрики, десять огромных павильонов сельскохозяйственной выставки. Джо не пожаловалась ни разу. Она льнула к Руперту, не отходила от него ни на шаг, была с ним мипа, предупредительна — наверно, она так вела себя, когда они только поженились. Руперт не видел в этом ничего странного, во всяком случае, первое время, хотя он хорошо знал Джо и мог догадаться, что такая перемена неспроста. Но он не задавал никаких вопросов. Он был слишком захвачен тем, что было кругом.

Мы улетели из Китая утром в среду, и на прощание мадам Ван открылась нам с новой стороны. Она привела с собой в аэропорт своего пятилетнего сына; его звали Сяо Бин. Он маршировал взад-вперед, как маленький солдатик, под ногами у провожавших нас сотрудников министерства. Собственно говоря, его имя и означало «маленький солдат»; он уверенно топал своими ножками по земле, словно ему принадлежала каждая ее пядь.

Как ни странно, Ван совсем не могла с ним сладить. Она окликнула его: «Сяо Бин» — и добавила несколько слов по-китайски. А он продолжал маршировать, бормоча что-то вроде «ба, бей, бин…»; когда же мать попыталась заставить его быть вежливым и подойти к нам, он надменно взглянул на нас, как генерал на параде, и снова Принялся шагать, твердя свое «ба, бей, бин»… Руки мадам Ван смущенно забегали вверх и вниз по ее синему китайскому платью, но потом она улыбнулась:

— Мальчик избалован. В Китае мы, к сожалению, балуем детей.

Она кинула на меня робкий взгляд; каменный цветок наконец ожил, да и миссия ее кончилась, мы навсегда исчезали из ее жизни.

Русский реактивный самолет взмыл в воздух. В Лондон мы должны были попасть к ужину: летя на Запахи мы выигрывали пять часов. Мы приступили к первому из трех завтраков, двух обедов и двух ужинов, которые нам предстояло съесть в пути. Полет происходил на такой высоте, что ни ветер, ни тучи, ни жара и ни холод не имели для нас в этой алюминиевой коробке никакого значения.