Генрих Белль: Глазами клоуна

- Господа, господа, нельзя же переходить границы.

Больше всего в этой истории ее шокировало то, что два господина "из общества" орут друг на друга.

Отец сказал:

- Прежде чем дотронуться до этих женщин, извольте расстрелять меня... Прошу. - И он действительно расстегнул пиджак и подставил свою грудь офицеру. Но тут солдатам пришла пора уходить, так как американцы уже заняли холмы у Рейна, и женщины смогли покинуть лодочный сарай. Самое неприятное в этом майоре - кажется, он был майором - были его ордена. Наверное, без орденов он все же смог бы сохранить какое-то подобие достоинства. Когда на "журфиксах" у матери я вижу пошлых мещан, увешанных орденами, я всегда вспоминаю того офицера; даже орден Зоммервильда "Pro Ecclesia" [за церковь (лат.)] или что-то в этом роде кажется мне терпимым. Как-никак, а своей церкви Зоммервильд приносит ощутимую пользу, оказывает влияние на "творческих личностей", к тому же у него достаточно вкуса, чтобы относиться к орденам "как к таковым" неодобрительно. Он носит свой орден только в исключительных случаях: во время церковных процессий, торжественных богослужений и телевизионных диспутов. Правда, телевидение лишает и его тех последних крох стыда, которые, на мой взгляд, у него еще имеются. Наш век, если он вообще достоин специального наименования, следует назвать веком проституции. Люди в нем перешли на жаргон публичных девок. Как-то раз я встретил Зоммервильда после одного из телевизионных диспутов ("Может ли современное искусство быть религиозным?"), и он спросил меня:

- Как я вам понравился? Я был хорош?

Потаскухи, обращаясь к своим отбывающим клиентам, говорят то же, слово в слово. Для полноты картины не хватало только, чтобы Зоммервильд сказал: "Порекомендуйте меня вашим знакомым!"

- Вы мне вообще не нравитесь, - ответил я тогда Зоммервильду, следственно, не могли понравиться и вчера.

Зоммервильд был совершенно подавлен, хотя я выразился еще очень мягко. Он был отвратителен - ради красного словца он, можно сказать, "убил", "зарезал", в лучшем случае только "втоптал в грязь" своего партнера, несколько беспомощного старичка из СДПГ. Он коварно спросил: - Ах так, значит, вы считаете раннего Пикассо абстракционистом?

А потом на глазах у десяти миллионов зрителей окончательно "изничтожил" этого старого седовласого господина, бормотавшего что-то о своих "обязательствах", задав ему нижеследующий вопрос:

- Стало быть, речь идет об обязательном социалистическом искусстве, может быть, даже о... социалистическом реализме?

А когда на следующий день я встретил Зоммервильда на улице и сказал, что он мне не понравился, он был просто убит. Тот факт, что он не сумел покорить одного из десяти миллионов зрителей, явился ударом по его тщеславию, правда, он был щедро вознагражден "волной похвал", которая поднялась на страницах всех католических газет. Газеты писали, что он завоевал победу во имя "праведного дела".

Я закурил - и теперь у меня осталось всего две сигареты, опять взял гитару и стал бренчать. Я вспомнил, как много хотел рассказать Лео, как много вопросов собирался ему задать. Всякий раз, когда мне надо было с ним серьезно поговорить, он либо сдавал экзамены на аттестат зрелости, либо боялся своего скрутиниума. Я размышлял также - стоит ли мне петь литанию деве Марии. Пожалуй, не стоит. Люди могут подумать, что я католик, католики объявят меня "своим", и из всего этого может получиться неплохая пропагандистская акция в пользу католиков, ведь они все умеют оборачивать себе на пользу; то обстоятельство, что я вовсе не католик и что литания нравится мне сама по себе, никто не понял бы - для людей это было бы слишком путано; никто не понял бы также, что мне просто по душе еврейская девушка, которой посвящена эта литания; все равно католики совершили бы какой-нибудь трюк и открыли бы во мне несколько миллионов "католоно-единиц", а потом выволокли бы меня на телевизионный экран. И вот уже курс акций снова повышается! Надо придумать что-нибудь другое, а жаль, мне бы очень хотелось спеть эту литанию, но ее нельзя исполнять на ступеньках боннского вокзала; это может привести к недоразумениям. Жаль. У меня уже выходило неплохо, а для слов ora pro nobis я подобрал красивый аккорд на гитаре.

Я встал, чтобы подготовиться к выступлению. Уверен, что мой импресарио Цонерер окончательно "отвернется от меня", узнав, что я пою на улице песенки под гитару. Если бы я действительно исполнял литанию, "Верую" и все церковное, что я столько лет распеваю в ванной, он еще, возможно, "вступил бы в игру", ведь это довольно заманчивое дельце, примерно такое же, как малеванье мадонн. Между прочим, я верю, что Цонерер и впрямь меня любит - люди земные куда сердечней братьев во Христе. Но стоит мне усесться на ступеньки вокзала в Бонне, как "с точки зрения бизнеса" я буду для него человеком конченым.