Генрих Белль - Глазами клоуна

- Да, да, - сказал он, - гм... - Он начал заикаться и запинаться. Гм... Мне очень жаль... Но я не могу к тебе прийти.

- Что? - воскликнул я. - Ты не можешь ко мне прийти?

- Сейчас уже без четверти девять, - сказал он, - а в девять я должен быть на месте.

- Ну а если ты придешь позже? - спросил я. - Тебя отлучат от церкви, так, что ли?

- Что за шутки, - сказал он обиженно.

- Разве ты не можешь получить увольнительную или что-то в этом роде?

- Уже поздно, - сказал он, - надо было сделать это днем.

- А если ты просто опоздаешь?

- Тогда возможна строгая адгортация, - сказал он тихо.

- Насколько я помню латынь, это имеет какое-то отношение к саду.

Он несколько раз хмыкнул.

- Скорее к садовым ножницам, - сказал он, - неприятная штука.

- Ну хорошо, - сказал я, - я вовсе не хочу, чтобы тебя подвергли разносу, Лео. Но мне необходимо увидеться хоть с одной живой душой.

- Так все сложно, - сказал он, - пойми меня. Конечно, можно пренебречь адгортацией, но, если я на этой неделе получу второе внушение, его внесут в мое личное дело и я должен буду предстать перед скрутиниумом.

- Перед кем? - спросил я. - Повтори, пожалуйста, это слово медленней.

Он вздохнул, проворчал что-то и сказал очень медленно:

- Скрутиниум.

- Черт побери, Лео, какое скрипучее слово, и кажется, будто скручивают насекомое. А когда ты сказал "личное дело", я вспомнил "Девятый пехотный" нашей Анны. У них тоже все заносилось в личное дело, как будто речь идет о преступниках.

- О господи, Ганс, - сказал он, - не стоит тратить эти несколько минут на споры о нашей воспитательной системе.

- Если тебе неприятно, изволь, не будем спорить. Но ведь есть другие пути, я имею в виду окольные пути... Можно перелезть через забор и так далее, как в "Девятом пехотном". По-моему, в самой строгой системе можно найти лазейки.

- Да, - сказал он, - их можно и у нас найти, так же как на военной службе, но мне они отвратительны... Я не хочу сходить с прямого пути.

- Может быть, ради меня ты преодолеешь свое отвращение и хоть раз перелезешь через забор?

Он вздохнул, и я мысленно увидел, как он качает головой.

- Неужели нельзя потерпеть до завтра? Я могу удрать с лекции и около девяти буду у тебя. Разве это так срочно? Ты что, сразу же опять уезжаешь?

- Нет, - сказал я, - я пробуду в Бонне довольно долго. Дай мне по крайней мере адрес Генриха Белена, я позвоню ему, может, он приедет ко мне из Кельна или из другого города, где он сейчас обретается. Я разбил себе колено, сижу без гроша, без ангажемента... и без Марии. Правда, до завтра колено не заживет, и я буду так же без денег, без ангажемента и без Марии... Дело и впрямь не такое уж срочное. Но быть может, Генрих стал за это время патером и завел себе мотороллер или еще какое-нибудь средство передвижения. Ты слушаешь?

- Да, - сказал он устало.

- Дай мне, пожалуйста, его адрес, - повторил я, - и телефон.

Он молчал. Но его вздохам не было конца. Можно подумать, что он лет сто просидел в исповедальне и теперь сокрушается над всеми теми грехами и глупостями, какие совершило человечество.

- Так вот оно что, - произнес он наконец, явно делая над собой усилие. - Ты, стало быть, ничего не слышал?

- Чего я не слышал? - закричал я. - Боже мой, Лео, говори ясней.

- Генрих уже не духовное лицо, - ответил он тихо.

- А я-то считал, что духовные лица остаются таковыми до самой кончины.

- Так оно и есть, - ответил Лео, - я хочу сказать, что он больше не служит. Он сбежал, несколько месяцев назад бесследно исчез. - Лео с трудом выдавливал из себя слова.

- Да ну? - сказал я. - А впрочем, куда ему деться - опять появится. Но тут мне пришла в голову одна мысль, и я спросил: - Он сбежал один?

- Нет, - сказал Лео сухо, - с какой-то девицей. - Он сказал это таким тоном, словно сообщал: "Генрих заболел чумой".

Мне стало жаль девушку. Она, конечно, католичка, и ей, наверное, очень тяжело ютиться в какой-то дыре с расстригой-священником и все время иметь перед глазами разные мелочи, которые сопутствуют "вожделению плоти", разбросанное белье, подштанники, подтяжки, блюдца с окурками, надорванные билеты в кино да еще к тому же наблюдать, как тают деньги, а когда эта девушка спускается по лестнице, чтобы купить хлеба, сигарет или бутылку вина и сварливая хозяйка распахивает дверь из своей комнаты, она даже не может крикнуть ей: "Мой муж художник, да, художник". Мне было жаль их обоих, но девушку еще больше, чем Генриха. Когда в такую историю попадает захудалый капеллан наподобие Генриха, и не только захудалый, но и весьма неугодный, церковные власти проявляют особую строгость. Будь на месте Генриха человек типа Зоммервильда, они, наверное, смотрели бы на все сквозь пальцы, Но Зоммервильд никогда и не взял бы себе экономку с желтой кожей на икрах; его экономка красивая и цветущая особа, он зовет ее Мадлена, она отличная повариха, холеная, веселая женщина.