Михал Вивег: Летописцы отцовской любви

Однажды мы пошли кататься на лодке на Славянский остров, но Рената была все время замкнутой и противной и только потом дома объяснила мне, что ей мешала моя форма, которую в тот день я не успел переодеть, ибо в части у нас была генеральная инспекция. Естественно, я мог понять чувства четырнадцатилетней девочки, но, с другой стороны, поверьте мне, мало приятного, когда вы вдруг обнаруживаете, что ваш ребенок стыдится того, чем вы занимаетесь, и даже говорит вам, что вы похожи на "капитана Коркорана". С тех пор я следил за этим и ходил только в цивильном, хотя мой цивильный костюм она также часто критиковала. Заказал я как-то столик в одном дорогом ресторане, но она сказала, что из-за "похоронной пары", которая на мне, она со мной никуда не пойдет. Однако на мне был выходной темно-синий костюм, и я действительно не понимал, что ей в нем не по нраву. С этими ресторанами в те ее годы я вообще нахлебался. Если когда-нибудь, к примеру, Рената и соглашалась пойти со мной на праздничный обед или ужин, то по дороге туда съедала две порции мороженого и еще орешки в сахаре, так что в конце концов я все равно ел один, а она лишь сидела, играла с ножом и вилкой и скучала. А об ее диетах и говорить не приходится - одно время она день за днем ела только овощные салаты и подобные глупости, хотя была такой худущей, что, глядя на нее, сердце кровью обливалось. А когда я пытался разумно ей объяснить, что она совершает огромную ошибку, ибо все еще развивается и ее организм требует гораздо более разнообразной и богатой пищи, она сердито затыкала уши. Тем самым, однако, не хочу сказать, что мы с Ренатой не провели уйму прекрасных выходных дней, когда, например, отправлялись в долгие вечерние прогулки по Старому Месту и Малой Стране, где Ренате, естественно, очень нравилось, ведь она была, как и всякая молодая девушка, "романтической душой" и иногда даже брала меня за руку. По субботам мы ходили плавать в бассейн "Славии", а по воскресньям с утра Рената обычно готовила обед.

Но вы можете представить себе "обед", приготовленный неопытной тринадцатилетней девочкой: (Сейчас она готовит уже хорошо, а тогда ее "обеды" нельзя было есть, но в отличие от сына я всегда пересиливал себя и еще старался хвалить ее.) В первый год после развода она еще спала в моей постели и всегда, перед тем как уснуть, склоняла голову к моему плечу, а я наблюдал, как она тщетно и так забавно борется с сонливостью. Наконец она засыпала, а я еще долго бодрствовал: слушал ее дыхание, дышал ароматом ее волос, и после всего того, что пережил до развода и потом, испытывал такой покой и мир, что не могу даже описать это.

6.

Эге, не забыть бы мне про мертвяка-критика: не поверите, но через пару-тройку недель этот смрад из подвала начал помаленьку улетучиваться, а месяца через два исчез напрочь. Офигеть можно! Думаю, скорей всего его сожрали крысы (любопытно было бы знать, не проснулся ли в них от этого так называемый критический дух и не взялись ли они остальным крысам вдалбливать, какой пражский водосток загажен художественно правильно, до глубины, а какой - всего лишь поверхностно, вот это и вовсе был бы прикол!).

Стало быть, единственная вещь, что в нашем доме воняет, это фатеровы майки, которые он всегда после своей домашней культуристики вешает в ванной комнате на сушилку. Они висят там постоянно, ибо наш фатер тренируется ежедневно. А тренируется он ежедневно с ранней юности, чтобы не быть слюнтяем и не бояться чертей (посему дед с бабушкой и отдали его в высшую военную школу - думали, армия сделает из него мужика, который уже не станет залезать под стол при виде черта с Микулашем. Эта цель была достигнута, в натуре, только отчасти: хотя черта с Микулашем папахен теперь проглатывает спокойно, зато всякий раз залезает под стол, когда сестрица приводит в дом какого-нибудь нового трахаля).

Папахен укрепляет мышцы и нынче, невзирая на то, что у нас в гостях Синди.

- Ты когда-нибудь слышал слово "гостеприимство"? - говорю я этому чудику, когда он, раздевшись перед нами, остался в одних трусах.

- Через двадцать минут я в вашем распоряжении! Он не дал сбить себя с толку и нормально пошел упражняться.

Словом, у старого холостяка свои твердые установки, и нам с Синди ничего не остается, как сидеть ожидаючи в гостиной и слушать, как в соседней комнате он пыхтит перед открытым окном. Временами слышно, как звякают гантели.

- Идиот, правда? - говорю я, чтобы оживить разговор.

- Нет, - защищает его Синди, в натуре, - мне нравится, когда у мужчины муксулы.