Генрих Далидович: Пощечина

Когда я, имея на руках копии писем Вишневца, ответов из районных учреждений, зашел к Вишневцу да повторил все то, что услышал, да добавил от себя, что он жалуется неправильно, так он мигом переменил свое участие на гнев, начал наговаривать и на местное начальство, и на меня всякую чушь. Меня еще упрекнул, что не хочу помочь из–за той давней, «ничтожной» обиды. Настроил против меня и своего Михася. Тот, правда, не упрекал, но ехидно подтрунивал надо мной и моей журналистской профессией.

С досадой я понял, что Вишневец и в пожилые годы не только не изменился, не подобрел, но еще более закостенел от зла. Недаром люди говорят: если родился теленок с меткой, так с ней и умрет -

Тот давний случай, о котором неоднажды упоминал Вишневец, случился, когда я пошел в первый класс.

Что такое пойти первый раз в школу, все знают. Это — и немалая перемена в жизни, и новые волнения да тревоги, и огромная радость да долгая, без конца и края, дорога в науку, к познанию. Тем более все это было ошеломительно и важно для меня: я родился и рос на хуторе, где было всего несколько отдаленных друг от Друга изб, не имелось электричества, так для меня приход в деревню, которая уже имела то, чего не имели мы, хуторские, стал, можно сказать, приходом в большой мир. Конечно, мир тот был не такой уж огромный, но для меня, повторю, был все же не малый. Даже за то, что деревня располагала электричеством, радио, библиотекой, магазином.

В школе я подружился с бойким Михасем Вишневцом. Он был немного ниже меня, как говорили, «гонкого, но худого», красивый, как девочка, румяный. Еще он был умный, начитанный — уже читал не только «Букварь», но и тонкие книжечки из библиотеки, умел считать, кажется, до бесконечности. Я заметно отставал от него, мог только читать и писать печатными буквами, считал со сбоями, путаясь, какой десяток идет за каким.

Подружившись с Михасем, я начал заходить к нему домой — утром или после учебы. Дом Вишневцов меня удивил: у нас, на хуторе, изба, сарай, рига — все было под одной крышей, наше жилье было из одной комнаты, с одним окном, с утрамбованной глиной вместо пола. Вишневцов же дом был высокий, светлый, из нескольких чистых комнат, а сарай был подальше, за забором. Вишневец был в то время нашим бригадиром, жил зажиточно.

Мы с Михасем или баловались во дворе, или катались на его детском велосипеде, или были в избе и играли «в школу», «в учителя» и «ученика». Мать Михася, тетка Франя, встречала меня приветливо, угощала вкусными грушами да яблоками или даже вместе с Михасем садила за стол, а хозяина я мало видел дома: он, считай, пропадал в деревне или в поле. Сядет на своего быстрого жеребчика, ударит его ногами под бока — только его и видели.

Тогда, в первом классе, я с восхищением относился к нашей учительнице — молоденькой Клавдии Ильиничне. Она — в белых туфлях, голубом костюме, с выложенным наверх большим воротником белой кофточки — была очень красивая, а во–вторых, приветливая, хорошо, приятно говорила, читала, а также пела. Видеть, слышать ее была для меня каждый день огромная радость. Мать моя временами даже «обижалась»: пошел ты, сыночек, в школу, так совсем переменился — меня перестал любить, а полюбил свою учительницу, чужую женщину.

Помню, тогда, в тот злополучный день, Клавдия Ильинична читала нам из своей домашней книжки сказку, красиво говорила чужими, «медвежьим», «лисьим» да «волчьим», голосами, что мы все не спускали с нее завороженных взглядов, затаивали дыхание и слушали, перенесшись в мыслях из этого реального мира в какой–то другой, таинственный и прекрасный.

Неожиданно резко открылась классная дверь, и мы дружно повернули туда головы: кто там мешает? Возле порога стоял Вишневец — невысокий, присадистый, в хромовых сапогах, синем галифе и зеленом кителе, в зеленой фуражке. Такая одежда для наших мужчин тогда была обычная — они покупали ее на толкучке в Ракове.

— Иди сюда, — поманил пальцем тот своего сына, Михася. — И ты, друг хуторской, — кивнул мне, — тоже выйди.

— Что такое, Иван Станиславович? — удивилась Клавдия Ильинична, прижимая книгу к невысокой девичьей груди. — У нас же урок.

— Ничего, урок можно и прервать, — неуважительно, грубо ответил ей Вишневец. — Мне нужно разобраться во с этими героями…

— Выйдем, мальчики, — тихо промолвила учительница, направилась к двери. — А вы, детки, посидите тихо. Скоро я вернусь, дочитаю сказку.

Мы поднялись и пошли под удивленные взгляды одноклассников к выходу.